22 
Тоньше.
Изящней.
И курточка из серебристой шиншиллы ей к лицу. И само лицо, если не с обложки, то со страниц журнала точно. Брови идеальной формы, кожа идеальной гладкости и цвета. Линия губ. Синева глаз.
Слезы на серых ресницах, слишком длинных, чтобы быть настоящими.
Ненависть рвала сердце. А родилась она в тот самый день, когда сообщили о
происшествии
.
Тогда Белла Петровна, бросив все, прилетела в эту затрапезную больничку, первую по пути от места аварии. Прилетела и у стойки регистрации столкнулась с Бариновым. Он снял очки, которые на массивной его голове смотрелись попросту смешно, сунул их в карман рубашки и сказал:
– Это все из-за вашей девки.
До Беллы Петровны и смысл сказанного не сразу дошел. А когда дошел, она от возмущения и гнева потеряла речь: во-первых, с нею так не разговаривали. Во-вторых, это Юленька сейчас находилась в операционной. Ее нежная, маленькая девочка!
А Баринов продолжил:
– Шурка из-за нее поперся.
Шурка? Кто такой Шурка? Ах да… конечно.
– Ну и держали бы своего Шурку дома под колпаком.
– И буду.
Тогда они не сцепились лишь потому, что у стойки появился врач. Уже потом, обдумывая произошедшее, Белла Петровна пришла к выводу, что врач тот был странноватым. Но тогда его сияющая лысина, длинный нос и цепкие руки, торчащие из рукавов старинного халата, всецело завладели ее вниманием. Эти руки постоянно пребывали в движении. Они то теребили манжеты, то ныряли в рукава, то тянулись к хрящеватому неровному носу, мяли и терли его.
– Ведите себя хорошо, – сказал им врач, как будто они с Бариновым были детьми. – Здесь больница. Больница здесь! Надо вести себя хорошо! Положено!
– Что с моей Юленькой? Юля Крышкина?
– Баринов. Александр.
Сказали хором. Глянули друг на друга. Замолчали.
– Жить будут, – пообещал врач.
А спустя несколько часов ожидания, уже другой доктор, длинный и в зеленом, а не белом, халате, устало перечислял травмы. И каждое слово его было как удар. Белла Петровна сама не заметила, как заплакала, врач же на слезы разозлился.
– Они живы, – сказал он, глядя почему-то на Баринова. – Им повезло. Не то, что…
Он, наверное, имел в виду других, мертвых или умирающих, но мысли об этом нисколько не утешали. Какое Белле Петровне дело до других? Ей Юленька важна! И врач тоже все понял:
– Верьте в лучшее, – посоветовал он, устало потирая глаза.
– Распорядитесь, чтобы моего сына приготовили к перевозке. Я…
– Вы его убьете, – прервал Баринова врач. – Он не переживет транспортировку.
– Я куплю…
– Купите себе терпения. Пригодится.
И он ушел, а Белла Петровна осталась наедине с Бариновым. С того дня между ними установилось некое подобие перемирия.
Она дежурила.
Он платил. Не Белле Петровне – санитаркам, медсестрам, приглашенным специалистам, от которых, впрочем, толку было не больше, чем от местных… он как будто откупался от необходимости быть в больнице, смотреть, чувствовать и выть про себя от бессилия.
Там, снаружи, и легче, и тяжелей. Парадокс бытия.
И ауре явно не хватает позитива.
Сегодня Баринов подошел ближе обычного.
– Вы бы отдохнули, – сказал он безразличным тоном. И поскреб щеку, на которой виднелись белые ниточки шрамов. Белла Петровна удивилась, что только теперь заметила эти ниточки, и подалась ближе, желая разглядеть.
– А знаете, – сказала она задумчиво. – У Юленьки такой же шрам. Только на руке. И… и у вашего тоже. Кажется.
Она так и не научилась называть этого мальчишку по имени.
– А это у Сёмы с детства такой. Он когда-то в аварию попал и вот, – пояснила Аллочка, комкая куртейку.
Лето скоро. Кто носит шиншиллу летом?
Тот, у кого хватает на шиншиллу денег.
– Я ему говорила, что убрать надо. Шрамы сейчас не в моде.
– Заткнись! – рявкнул Баринов, резко разворачиваясь.
Он исчез в смежном коридоре, бросив сонную Аллочку, которая и не подумала затыкаться. Она щебетала, нервно улыбалась, дергала мех и кидала пуховые волоски на пол.
– Я потом тоже передумала. Мне гадалка сказала, что это не просто шрамы. Это руны. Та, которая палочка – иса. А в центре другая, которая перевернута и тоже что-то значит, но я уже забыла. И наверное, ерунда это все. Алекс ведь поправится? Так не может быть, чтобы не поправился. Сёма заплатит.
22 
