1059 
Раздражение Гермионы тут же улетучилось:
— Конечно.
— И если вырядишься на свадьбу в какие-нибудь кошмарные кружавчики — чур, на меня потом не пенять. Я честно пытался предупредить.
— Зато мой наряд будет как раз под стать твоему бирюзовому смокингу, — она отпустила его, и Гарри отправился по лестнице вверх.
Гермиона перевела дух и вернулась к окну.
Джинни сгорбилась на краешке подоконника, теребя какую-то висящую на шее подвеску. Увидев Гермиону, она отдёрнула руку и вызывающе вскинула раскрасневшееся лицо.
— Значит, так: я ничего ему не рассказала. Но дай мне слово немедленно выбросить из головы эту идиотскую идею. Подумай сама: использовать Любовное Зелье — форменное насилие! Ведь тем самым ты лишаешь человека права на собственные желания, отнимаешь у него волю. Это же как Империус — нет, в каком-то смысле даже хуже, поскольку жертва даже не будет знать, что случилось!
— Любовное Зелье не относится к Непростительным, — сдавленно возразила Джинни. — Хотя я с тобой согласна.
— Что… Что значит «согласна»?.. — оторопела Гермиона. — Неужели ты настолько ненавидишь Драко?!
Джинни медленно покачала головой, и рыжие кудри дрогнули — их пронзительный цвет на фоне белизны лица смотрелся почти пугающе.
— А ты ведь и в самом деле подумала, что я опою Драко Любовным Зельем… — она прикусила губу. — Оно не для него.
— Не для Драко?! — окончательно растерялась Гермиона. — Так для кого же?
— Разве это не очевидно? Для меня, разумеется.
* * *
Гарри как раз добрался до двери в спальню, когда что-то пощекотало разум — словно свист или шепоток, только понастойчивей.
Его звал Драко.
Гарри опустил уже занесенную над дверной ручкой ладонь и постарался выкинуть всё из головы.
…Поттер?
…Ага, тут.
…Забыл, что сказал Уизли? Дамблдор хотел с нами поговорить.
…Помню, я просто…
…Слушай, давай-ка сюда, — мысленный голос Драко звучал до странности напряжённо.
Гарри похолодел:
…Всё в порядке?
…Дуй к директору.
Разом позабыв о желании сменить вывоженный в грязи свитер, Гарри прогромыхал вниз по лестнице, пролетел мимо по-прежнему задёрнутого портьерой окна, мимолётно подивившись, что же всё-таки замышляют Джинни с Гермионой — разумеется, он ни на секунду не поверил, будто они говорили о тряпках, — и выскочил за портрет.
— Шкворчащие блинчики, — буркнул он горгулье, и та любезно посторонилась. На полдороге по деревянной лестнице гриффиндорца снова прошиб озноб, в итоге обосновавшись где-то под ложечкой.
Драко давно не говорил в таком тоне. С января.
С января.
Иногда, зажмурившись, он вновь видел опалённые румынские просторы — серую землю за каменным фортом, горные кряжи, уходящие обломанными чёрными зубами за горизонт. От этих воспоминаний тут же начинали ныть от холода и усталости кости, а перед глазами вставал будто залитый полуденным солнцем коридор, где на руках Гермионы лежал Драко, и серебристая кровь текла из уголка его рта. Иногда, во снах, являлись те, кого он убил — вольдемортовы стражи и люди, пришедшие в квартиру Виктора. Он помнил, как потом отмывал руки кипятком, но вот лица их память воспроизводить отказывалась. Однажды Гарри поделился этим с Драко — после обретения противоядия прошло несколько дней, но Малфой, хотя уже совершенно поправился, по настоянию Снейпа ещё находился в лазарете.
Слизеринец, встрёпанный, в пижаме, взглянул на него:
— В аду темно…
— Это ты к чему?
— К тому, что не стоит грузиться по поводу того, чего всё равно не изменишь, Поттер.
— Я убил людей, Малфой.
Глаза Драко вспыхнули.
— Ты — спаситель волшебного мира. Так что роль неугомонной совести оставь кому-нибудь другому.
Лестница застопорилась. Гарри стоял перед кабинетом Дамблдора.
Он толкнул дверь, и то, что недавно холодком сосало под ложечкой, превратилось в здоровенный кусок льда. Дамблдор в кабинете был не один — Люпин и Снейп, мрачнее туч, сидели в креслах по обе стороны от директорского стола. Напротив ссутулился Драко — как всегда, непроницаемый, разве что губы поджал.
— Гарри, — начал Дамблдор, и свет из окна отразился в очках, полностью скрыв глаза, — ты лучше присядь.
1059 
