109 
18
Взгляд Гроссмейстера скользнул мимо меня и со спокойным интересом остановился на Мэллисе.
– Я пришел сюда, чтобы его прикончить, – сказал Гроссмейстер. – Он стал обузой. Но ты избавила меня от этой проблемы. Как тебе это удалось?
Он смотрел на меня, отмечая, видимо, что мое лицо, руки и одежда заляпаны кровью при полном отсутствии ран. На невероятно красивом лице расцвела ленивая улыбка:
– Ты ела Невидимого, не так ли?
Я ничего не сказала. Думаю, меня просто– напросто выдали глаза. За спиной Гроссмейстера, у выхода из пещеры, сгрудились чуть больше десятка Невидимых, затянутых в черную униформу с красным значком. Такой касты я раньше не видела. Впрочем, сразу ясно, что эта команда – его личные телохранители.
Гроссмейстер рассмеялся.
– Ну и сюрприз. Ты почти такое же чудо, как Алина, с той лишь разницей, что она никогда бы такого не сделала.
Имя моей сестры из уст ее убийцы мигом взбесило меня.
– Не смей даже произносить ее имя! Ты мизинца ее не стоишь! Не смей даже вспоминать о ней!
Если Бэрронс вмешается и в этот бой, я его просто убью.
Но мне не суждено было сразиться с Гроссмейстером. Не здесь. И не в этот раз.
Его голос вдруг стал глубоким, громким, с оттенками тысяч разных голосов. Этот голос что– то сделал с моим сознанием; слова Гроссмейстера отдавались эхом, меняя абсолютно все.
– Подай мне амулет. Быстро, – прошептал он.
Я подняла амулет и протянула его Гроссмейстеру, про себя удивляясь, что я делаю и с какой стати его слушаюсь. Оказавшись в моей руке, амулет засветился черно– синим, словно узнав меня. Глаза Гроссмейстера удивленно расширились. Он осторожно взял у меня амулет.
– Еще один сюрприз, – пробормотал он.
Вот именно, ублюдок, я выдающаяся личность, так что берегись, хотела сказать я, но голосовые связки больше не повиновались мне, как и все остальное.
– Встань, – скомандовал Гроссмейстер.
Амулет мерцал на его ладони, излучая такой же призрачный свет, как тот, что я смогла зажечь и которым так гордилась.
Я встала, неуклюже, как марионетка на ниточках. Разум боролся, но тело ему не подчинялось. Я застыла перед облаченным в красную мантию Гроссмейстером, глядя в его слишком красивое для человека лицо и ожидая новых приказов. Он и с моей сестрой так поступал? Она тоже повиновалась ему, так же бессильно сопротивляясь, как я сейчас?
– Пойдем. – Он развернулся, и я, как робот, последовала за ним.
Из тени пещеры вдруг появился Бэрронс, который, словно ракета, сбил меня с ног на пол и прикрыл собственным телом.
Гроссмейстер обернулся, мантия взвихрилась вокруг него.
– Она остается со мной, – сказал Бэрронс.
Его голос тоже гудел тысячами оттенков других голосов, стенки моего черепа опять завибрировали. Конечно же, я остаюсь с ним. Разве может быть иначе?
То, что сделал в следующую секунду Гроссмейстер, оказалось для меня настолько неожиданным, что я еще несколько минут тупо моргала после того, как все закончилось.
Он внимательно посмотрел на моего загадочного защитника, кивнул головой охранникам – и ушел.
19
Мы мчались обратно в Дублин на блестящем черном «майбахе», украденном у Роки О'Банниона. Я не пыталась начать разговор, Бэрронс тоже. За последнее время, вне зависимости от того, сколько часов было в этом «последнем времени», мне слишком многое пришлось пережить. Потом я узнала, что прошло всего двадцать семь часов. Я встретилась с Охотником, выяснила, что призрак не только реален, но и более опасен, чем Невидимые, которые за мной охотились, я была заперта в клетку, меня пытали, меня искалечили до смерти, я спаслась, я съела живое мясо Невидимого, я приобрела нечеловеческую силу и мощь, но одному Богу известно, чего при этом лишилась, я дралась с вампиром, я дралась с Бэрронсом, которого ближе к концу начало заносить куда– то совсем уж мимо дела, я отдала могущественную реликвию Темных убийце моей сестры, и, что хуже всего, я выяснила, что в его присутствии я не способна действовать по собственной воле. Если бы там не оказалось Бэрронса, который снова меня спас, мой главный враг в красной мантии просто увел бы меня за собой, как Гаммельнский музыкант зачарованную крысу. Однако в тот момент, когда я думала, что ничто уже не способно удивить или поразить меня, Гроссмейстер только взглянул на Бэрронса – и по одному его слову ушел прочь.
109 
