73 
Еще бы со спиной разобраться…
И с глазами.
Способ имелся, но по молчаливой договоренности ни Оден, ни я не возобновляли больше тот разговор. Я знаю, что он не забыл.
И он знал, что я тоже прекрасно все помню, но…
В другой раз.
Я не хочу касаться этой темы и принимать решение, хотя понимаю, что рано или поздно его придется принять. А он не торопит, верно опасаясь, что стоит надавить — и я сбегу. И было бы ложью сказать, что подобных мыслей не возникало.
Но сегодня думать неохота в принципе. Облака несутся по небу, и ветер приглаживает растрепанные гривы полевых трав.
— Эйо, — Оден завершил обязательную теперь разминку, — ты могла бы мне помочь?
— Смотря в чем.
Я перевернулась на живот. И все-таки хорошо… Мама смеялась, что альвы — нелогичные существа: солнце любят, а загорать не загорают. Ну или почти не загорают.
— Вот. — Он протянул мне палку. Где только подобрал? — Коснись меня.
— Зачем?
Как-то не по вкусу пришлась мне эта его идея. Палка была увесистой и довольно-таки длинной, удерживать ее пришлось обеими руками.
— Буду вспоминать, как защищаться. Не торопись.
Ветер подтолкнул в спину, словно подсказывая: смелее, Эйо, в конце концов, ты же не собираешься и вправду его ударить.
— Двигайся вокруг. Сначала медленно.
Я сделала шаг влево и навстречу, легонько коснувшись палкой плеча… нет, подставленной ладони.
— Да, так.
Шаг вправо. Назад… шелестит вейник. И тень скользит по полю, накрывая Одена.
Еще прикосновение. Он ускользает.
— Умница. Не бойся. Ты мне не причинишь вреда.
Я и не собираюсь. Отступаю, но спрятаться не получится — запах меня выдает. Оден поворачивается следом. Он движется медленно и в то же время успевает остановить мой удар.
Игра?
— Быстрее! — Оден ловит мои мысли. — Если не устала.
Я? Нет.
Играем. Я позволяю себе двигаться быстрее и прячу шаги в шелесте трав. Вейник создает тени, отвлекая Одена звуком. А запах… его много, даже на самом псе.
И он пропускает касание.
— Хорошо. — Оден ненадолго останавливается и стягивает рубашку.
А я вдруг вспоминаю, что псы солнце не слишком-то жалуют. По шкуре катится пот, и Оден раздраженно пытается смахнуть его, потом вытягивает руки и позволяет ветру остудить кожу.
Я тоже перевожу дыхание.
— Продолжим?
Мне не нравится его настроение, слишком серьезное, сосредоточенное. Для него этот танец — совсем не игра, но попытка хоть как-то восстановить былую силу, жалкая, однако совсем ничего не делать Оден неспособен.
— Хорошо. — Я пытаюсь понять, как именно мне следует вести себя, и Оден подсказывает:
— Не поддавайся.
Что ж, пусть так.
Я снимаю сапоги, бросаю на траву куртейку — в рубашке и босиком двигаться легче. Травы сами ложатся под ноги. Я умею играть в прятки. Надо закрыть глаза и вдохнуть полной грудью, позволяя полю подсказывать.
Скольжение на грани.
Я есть, существую на изломе светотени.
Рядом.
В тонких стеблях вейника, в седых пушистых колосьях его. В запахе клевера и люцерны. В тенях облаков. Оден тоже есть. Отблеском солнца, золотом ожившим.
И мы с полем слышим звук его сердца.
А он — чует наше приближение.
Подпускает близко, дразнясь, но все равно уходит в последний миг. Ветер вздыхает и, послушный, кружит, вьюжит в вихре цветочной пыльцы.
Не поддаваться — таково условие.
Оден принимает вызов. Быстрее. Смелее. Мы слышим друг друга, и… и я теряюсь среди ветра, солнца и поля. Ненадолго. На миг, который проскальзывает между ударами сердца.
А потом само сердце вдруг замирает. Кажется, лечу… падаю, кувыркаюсь, обдирая руки, царапая щеки сухой травой, задыхаясь от внезапной боли. Я не могу кричать.
— Эйо?!
Сердце все-таки стучит в каком-то неровном неправильном ритме, то запинаясь, то загоняя себя же.
Больно.
— Эйо!
Хочу ответить, но едва не захлебываюсь своей же слюной. Подтягиваю ноги к груди, может, хоть чуть-чуть легче станет. Дышать мучительно.
— Эйо!
Сама виновата… заигралась… подлезла под руку.
И что теперь?
Ребра наверняка или треснули, или сломаны, и хорошо если только этим и ограничится. Я кое-как мазнула ладонью по губам. Перед глазами плывет, но слюна вроде без крови. Уже хорошо. Значит, без осколков, рваных легких и внутреннего кровотечения.
73 
