59 
Следующее здание было куда менее роскошным, без колонн, быков и даже лестницы. Сложенное из красного кирпича, оно выделялось ярким пятном на фоне окружавших его бело-желтых строений. Двускатная крыша со шпилем. Тяжелый флюгер, уверенно развернувшийся к морю, и флагшток с золотым полотнищем.
— Посольский ряд, — сказал дядюшка Магнус и сморщился. — Был когда-то. Когда мой братец еще не разогнал послов… хорошее было место.
Он затряс головой, точно пытаясь избавиться от чего-то, мне не видимого.
— Три этажа… и подвалы глубокие. Есть у меня человечек, которого сильно совесть мучает. Поспособствует он хорошему делу.
Магнус потер руки и огладил бородку, возвращаясь в купеческое обличье.
— Видишь, ласточка моя, и вор может быть полезен… если найти подход к человеку.
Надеюсь, мне не придется использовать дядюшкины методы.
— Тут раньше тополя росли… белые… — Дядюшка все-таки обернулся. — И шелковица… вкусные ягоды были. Куда подевалась?
— Спилили, — нарушил молчание Сержант. — Вы спилили.
— Да? Не помню. Надо посадить… чтоб как раньше.
Мы свернули на улицу Бондарей, где воздух был сладким на вкус, а мед продавали в крохотных глиняных горшочках, предлагая пробовать, — липовый, цветочный, горчичный и донниковый, черничный и валериановый, над покупкой которого наша светлость всерьез задумалась: нервы от этой жизни скоро ни к черту станут. А нам уже совали на деревянных палочках ежевичный мед, прозрачный, как свежерасплавленный воск, и желтовато-мутный кенафовый, розоватый клеверный и почти красный — мятный.
И дядюшка самозабвенно пробовал. А наша светлость раздумывала над тем, что все-таки надо выяснить, почему послы до сих пор не вернулись, а также не связано ли их отсутствие с той неуверенностью, которую испытывает Кайя перед другими протекторами.
— Это было смутное время. — Сержант держался рядом, напрочь игнорируя зазывал. — Многих убили. Зачищали домами.
— И ты?
— Да. Был приказ. — Он вдруг нахмурился и повторил: — Приказ был. Нельзя ослушаться.
В сутолоке на меня наткнулся мальчишка, который тут же был пойман Сержантом за шиворот и выдворен прочь.
— У вас же не было с собой ничего ценного? — поинтересовался мой охранник.
Как-то определенно разонравилось ему это место.
Самая большая ценность моя — тамга, которая куда удобней кольца. Да и снять ее вряд ли получится. Но в карманы я полезла скорее по привычке, чтобы вытащить желтую бумажку.
— Вам не стоит это читать.
Спасибо за предупреждение, оно запоздало — я уже зацепилась за первые строки.
О да… вот так неожиданно и узнаешь о себе много нового.
Наша светлость глубоко безнравственна и цинична… развратна… не сказать больше, хотя автор этого текста определенно не стеснялся в выборе слов, описывая то, как весело я провожу время в отсутствие супруга. Ему, бедному, тяжело вдали от устраиваемых мной оргий, в которых принимает участие весь двор. Еще немного, и я поверю, что Кайя сбежал на войну, дабы избежать потери нравственности.
Он — персонаж положительный. О благе народа радеет.
А наша светлость радеть мешает. Отвлекает оргиями. Тратится бездумно на наряды. И вообще живет в роскоши, когда честные люди голодают…
Спокойно, Изольда.
Скушай меду валерьянового. А лучше — пустырникового. Расслабься, вдохни глубоко и прикуси язык. Леди не ругаются матом.
Я сложила бумажку и спрятала в карман.
— Выкиньте, — посоветовал Сержант.
Ну уж нет. Подобными образчиками эпистолярного жанра не разбрасываются. Перечитаем на досуге и подумаем, кто это меня так сильно любит. И ладно бы только меня — список был бы внушителен, — но пасквиль направлен против всех.
Чуется за ним мне этакий призыв к равенству и братству.
А еще закрадывается подозрение, что бумажки эти ходят давненько… Уж не за них ли Кайя типографию сжег? Если так, то правильно сделал.
— Дорогой батюшка, — злость позволила нашей светлости остаться в образе, — скажи-ка, что ты знаешь об этом?
Я продемонстрировала бумажку и получила удовольствие лицезреть другое лицо Магнуса. Честно говоря, с трудом не отшатнулась.
— Свеженькое, — сказал он, пробежавшись по тексту. — Но ничего нового. Слова другие, а смысл тот же. Не бери в голову.
59 
