Особенно,... 
79 
— Может и так. Я не слишком хорошо историю знаю… жаль.
— Мерзнешь?
— Мерзну, — не стал отрицать Кейрен и зябко повел плечами. — Я… вообще плохо холод переношу.
— А я слышала, вы голыми на снегу спать можете.
Таннис не без труда сдвинула жаровню с места. Подтащив ее как можно ближе к решетке, она предложила:
— Грейся.
— Спасибо, — отказываться Кейрен не стал и, протянув руки к углям, блаженно зажмурился. — А на снегу… мои братья могут.
— А ты?
— А я нет.
И снова воцарилось молчание. Тишину нарушал треск пламени, далекий, но меж тем явный голос воды, которая давным-давно обжила нижние ярусы подземного города. Шелест осыпающегося камня и собственное дыхание Таннис.
— Это место нашел Войтех, — она вдруг поняла, что если будет молчать, то вновь расплачется, а плакать на глазах у ищейки — унизительно. Не нуждается Таннис в его жалости.
— Войтех — твой друг?
— Был… когда-то.
— Что с ним случилось?
Руки Кейрена теряли былую бледность, а ладони и вовсе покраснели. Огонь в жаровне разгорался, и воздух над ней дрожал. Таннис, подвинув скамеечку, присела по другую сторону жаровни.
Она ведь тоже замерзла.
Она забыла, до чего холодно в подземельях.
— Повесили, — ответила Таннис на вопрос и, подтянув верхнее одеяло из стопки, закрепила его на крюке. Крючья делал Малыш, он вечно в кузнечных цехах подвизался. И приходил, пропахший металлом, окалиной, углем и потом. Тогда ему было восемь, но шкура на руках из-за въевшейся угольной пыли стала жесткой, пошла трещинами. Левое запястье Малыша пересекал красный рубец, а старая рубаха зияла многими дырочками, словно ее моль поточила.
Не моль — искры.
— Войтех был старше нас всех. Четырнадцать лет.
— А тебе? — Кейрен медленно сжал и разжал кулаки.
— Мне… восемь, когда мы встретились. И двенадцать, когда его не стало.
Таннис сунула ладони меж колен. Так, на корточках, она могла сидеть долго, и Войтех смеялся, что, даже если вытащить из-под задницы Таннис лавочку, та не заметит разницы.
— И да, он заслужил виселицу, если хочешь знать… по вашим законам.
— Закон не для нас, — мягко заметил Кейрен. — Закон для всех.
— Ага, конечно…
— Как вы познакомились? — Кейрен отвел взгляд, но от решетки не отступил, и держал его вовсе не жар, исходивший от угля.
— Обыкновенно…
…в многоквартирных домах царит свое равновесие, шаткое, на грани хаоса, но все же равновесие. И ссоры, которые время от времени вспыхивают, и пьяные драки, — часть его. Здесь, при всем многообразии обитателей, все всех знают, и оттого чужаки, появление которых не такая уж редкость, сразу оказываются на виду.
Войтех был чужаком.
Он сидел на лестнице, опираясь на стену и уперев ноги в кованые перила.
— Пропусти, — Таннис спешила.
Сегодня она разоспалась — уже почти рассвело, а Таннис еще к мостам добираться. Старуха же, с которой Таннис сговаривалась, не станет ждать, отдаст салат другим девчонкам, благо, желающих хватает. И Таннис останется без заработка.
— Куда идешь? — поинтересовался высокий худой парень в черной кожанке, почти новой, с железными заклепками на лацканах и латками на локтях. Таннис как-то сразу сообразила, что латки эти для красоты стоят.
— Не твое дело.
— Не скажешь, — спокойно ответил парень, — не пущу. Хотя… дай угадаю, к пристани? Салат, небось, привезли? И охота тебе возиться?
Неохота. Вставать затемно. Бежать. Слушать ворчание старухи, перебирать пучки свежего хрупкого салата, который надобно промыть и тщательно, чтобы ни комочка земляного не осталось. Вода ледяная, и пальцы сведет судорога… а потом еще к рынку нестись. И толкаться, выискивая местечко или отстаивая от других, кому оно тоже надобно… хорошо, если без драки уступят. Орать, срывать голос, расхваливая салат… продавать пучки и надеяться, что товар разойдется раньше, чем увянет…
— Забудь, — парень поднялся и руку протянул, представляясь: — Войтех.
— Таннис.
Руку он пожал осторожно, словно боялся причинить боль. И то, пальцы у Войтеха были сильными, а рука не по возрасту крупной.
— Пойдем лучше в парк, — предложил он. — Заработаешь больше.
Ей и хотелось верить, и не хотелось.
79 
