…Войтех был бы рад, что она читает. И про убежище не забыла.
Разве этому, в костюме, в кашемировом плаще, который стоит больше, чем Таннис получает за год, понять, каково это, родиться в Нижнем городе? Прожить здесь жизнь? Умереть?
Для него все — забава, и он злится исключительно оттого, что игроки собрались не вовремя.
Но вот он вздрогнул, повернулся и, прислушавшись к чему-то, кивнул. Потом и Таннис услышала шаги и натужный скрип двери: петли давно пора было смазать.
— Наконец-то вы соизволили явиться, — бросил Грент, убирая брегет в нагрудный карман. И цепочку поправил этак, чтоб, значит, красиво висела.
Патрик повел плечами и ничего не ответил. Он вообще говорил мало, редко, словно стесняясь громкого своего голоса и неумения подбирать слова.
— Не желаете ли объяснить, где пропадали все это время?
Грент был зол. И Патрик, сгорбившись больше обычного, запустил руки в рыжие космы, пробормотал:
— Так это… малая… это… кашляет. Моя велела… это… чтоб к аптекарю, значит… настой… а то ж вдруг это… того…
Он смутился и замолчал.
— Сходил хоть? — Грент успокоился.
— Ну так.
— Ребенка надо бы доктору показать.
Таннис фыркнула. Можно подумать ему есть дело до дочери Патрика и до самого Патрика. Нет, к чести Грента он не был скупым и за работу платил в срок, щедро накидывая за возможный риск, но задушевные беседы беседовать с ним желания не возникало.
А он старался.
Лез в душу, выспрашивал о семье, притворяясь сочувствующим. Только по глазам же видно, что на самом деле ему плевать. Да и прочим на его сочувствие тоже.
И чего ради стараться? У него ж на лбу написано, что чужак, из верхних, чистеньких. Вон, вроде руку Патрику пожал, но при том перчатки снять побрезговал.
— Итак, раз все в сборе, — Грент отлип от окна и подошел к столу. Свечи зажигал сам, не жалея. И всякий раз приносил новую связку, а про то, куда прежние деваются, не спрашивал. Таннис забирала их с собой. А что, хорошие ведь, восковые, и горят ярко. Остается-то больше половины, считай. И если экономно тратить, а не по дюжине за раз, то надолго хватит.
Зимой в Нижнем городе ей остро не хватало света.
И мамаша в кои-то веки не орала, что Таннис со своими книжками зазря свечи жжет, семью в расход вводит. Хмурилась конечно, заговаривая, что свечи и продать можно, но Таннис намеков не слышала.
— Вынужден признать, что наша предыдущая миссия не увенчалась успехом, — Грент присел на стул, на который заботливо кинул батистовый платок.
Он бросил взгляд на Таннис: поинтересуется ли она, о какой миссии речь идет. Но Таннис промолчала. Не хочет она ни о прошлой миссии знать и, положа руку на сердце, нынешняя, еще не озвученная Грентом, ей уже не по нраву.
Листовки — одно дело.
А бомбы — совсем даже другое.
— С одной стороны это, конечно, не может не печалить. С другой… все, что ни делается, все к лучшему. Теперь они знают, что намерения наши серьезны.
Патрик, устраиваясь на табурете, крошечном и ненадежном для него, пробурчал что-то маловразумительное. Таннис решила на слова не тратиться. Намерения, миссия… платил бы…
— Полагаю, теперь королевские ищейки носом землю роют, — Грент произнес это с явным удовлетворением. — И риск возрастает в разы. Поэтому следующую акцию нужно продумать очень тщательно…
Думал всегда он.
И Таннис порой удивлялась, для чего Гренту вообще этот дом на краю реки, она, Патрик, Томас и другие, которые порой появлялись на собраниях? Неужели и вправду полагает, что они увлечены красивыми его словами? Конечно, справедливость — штука полезная, но не настолько, чтобы Таннис, разом о делах позабыв, бросилась ее восстанавливать.
Да и разговоры о бомбах со справедливостью в ее голове не увязывались.
Наверное, мозгов бабьих не хватало.
— Мне кажется, нам следует немного изменить подход к делу, — Грент открыл кофр, который носил с собой. Еще одна штучка, чуждая месту. Черная кожа, посеребренный замок и еще вензель незнакомый, но симпатичный. Таннис его перерисовала интереса ради, а Грент, которому на глаза рисунок попался, взбеленился, орать стал, что Таннис сдать его хочет…
Дурачок. Таннис понимает, что с королевскими ищейками связываться — себе дороже. Она-то, небось, в нынешних делах по уши увязла, и значит, отправят или на каторжную баржу, или сразу на виселицу. Это у Грента соскочить выйдет: хозяин вступится, а то и сам, со своего кармана судейских подмажет, чай, не бедный.