Особенно,... 
92 
- Осторожно, деточка, - раздался сладкий голос, - не стоит их трогать. Потом не отмоешься. Давно пора было выбросить, но Ульне против. Она так неистово держится за прошлое, что это просто-напросто ненормально. Но разве мне говорить о ненормальности?
Женщина в розовом платье засмеялась.
- Кто вы?
- Марта, деточка, просто Марта…
- Таннис.
Она видела эту старуху в театре. Крупная, пышная и из-за платья выглядит еще пышнее. Атласное, переливающееся, оно обильно украшено оборками и полотняными розами. Лицо ее мягкое, сдобное с корочкой румянца на щеках, дрожжеватой непропеченной кожей и изюминами глаз. Из-под соломенной шляпки выбиваются седые локоны, завитые по последней моде. А широкий атласный бант почти скрыт двумя подбородками дамы.
Шея ее коротка.
Грудь - обильна и выглядывает из чересчур низкого, почти непристойного выреза. Старуха щедро присыпала грудь пудрой, и та сбилась, скаталась, обрисовав морщины.
В руках она держала ридикюль грязно-розового цвета, раздувшийся, напомнивший дохлую рыбину. И вышивка поблескивала чешуей.
- Идем, деточка. Скоро подадут обед, - она ступала грузно, и широкие юбки колыхались. - Не следует его злить…
Сумасшедшая.
Одна из…
Во главе стола восседала некоронованная королева. Худая, изможденная почти женщина, чей взгляд скользнул мимо Таннис, задержавшись на Марте.
Мертвый?
Пожалуй. И лицо это застыло, потемнело от времени. На ней белое платье-саван, и кружево облепило тонкие руки. На поредевших волосах удерживался венок из флердоранжа и серая, запыленная фата, которую Ульне мяла в пальцах. Их движения, неторопливые, размеренные, завораживали.
- Она горюет об исчезнувшем муже, - громким шепотом возвестила Марта. И приложила к напудренной щеке платок. - Он покинул ее сразу после свадьбы… такая трагедия.
В голосе не было ни капли сочувствия. Трагедия, как и все прочее в доме, изрядно постарела, покрылась пылью и трещинами.
Место по правую руку Ульне занял Освальд. Таннис он приветствовал кивком, но и только. Напротив него устроилась некрасивая женщина в черном наряде.
- Наша супруга, - Марта держала Таннис за руку липкими жадными пальцами. - Она в трауре.
- Марта, - окликнул Освальд.
А женщина в черном судорожно всхлипнула, она поднялась и четки, которые она сжимала, задребезжали. А может не четки, но серебряные тарелки… или канделябры… или стеклышки в уродливых окнах Шеффолк-холла.
- Да, Освальд? - старушка съежилась, она смотрела на него, не способная скрыть ужас. - Я опять что-то не то сказала, да? Прости… ты же знаешь, я никогда не умела думать о том, о чем говорю… у нас траур… наш дорогой отец умер…
- Марта!
- Он ведь и вправду умер! - торопливо произнесла Марта и вытащила из ридикюля помятое печенье. Она бережно собрала прилипшие к нему пылинки, скатала и вытерла о платье. - Такая скоропостижная кончина… возраст, не иначе, как возраст… нам всем так жаль, так жаль…
- Возраст, - глухо повторила женщина в черном, занимая свое место. Она держала спину прямо, а подбородок задирала так высоко, что шея ее изгибалась, а башня из темных волос опасно кренилась. - Бедный папа… я молюсь за его душу.
- Мы все молимся, - пробормотала Марта, отчаянно пережевывая печенье.
- Дорогой, - женщина отвернулась. - Ей обязательно присутствовать за столом?
- Марте?
- Нет.
- Обязательно. Мы ведь говорили об этом, - тон Освальда был мягким, но женщина отступила, она задрала подбородок еще сильней, и кожа на шее опасно натянулась.
Белая какая…
- Мы все - одна семья, - мягко заметил Освальд.
- Конечно, конечно… - Марта захихикала, роняя изо рта коричневые крошки. - Одна семья… как еще?
Таннис закрыла глаза, пытаясь отрешиться от дурноты.
Сон.
Безумный извращенный сон, рожденный страхами. Сейчас Таннис откроет глаза и обнаружит себя, лежащей в постели.
Открыла.
Ничего не изменилось, разве что свечей поубавилось, но их все равно было чересчур много, и свет заставлял Освальда болезненно кривиться.
- Не волнуйся, дорогая, - сказала Марта, вытирая губы ладонью. - Ты привыкнешь. А хочешь, я тебе шарфик свяжу?
Глава 17.
Старик обретался у самой реки. Черный, какой-то осклизлый с виду домишко почти съехал в воду. Он опирался на врытые в землю столпы, которые покрывал толстый слой ила и грязи. И несмотря на холод, грязь эта продолжала гнить.
92 
