137 
И многие будут рады.
За что его не любят, Кейрен так и не понял, но с этой нелюбовью смирился, как мирился со скрипучей дверью, заедающим, несмотря на все усилия слесаря, замком и зимней непогодой.
Особый архив, скромно именованный нулевым, располагался в старой ратуше. Кейрен хотел было взять экипаж, но вдруг вспомнил, что в кошельке у него едва ли полсотни фунтов наберется, и пара шиллингов мелочью, которую он прежде не считал.
До зарплаты - три недели.
И будет ли она вовсе… дядя ясно велел прекратить копать, но Кейрен останавливаться не собирался. Подняв воротник пальто, он решительно зашагал по тротуару.
Смеркалось. Впрочем, в преддверии Перелома дни становились коротки, темны. Солнце пряталось, а когда выглядывало, то было небольшим, с горошину. Оно утратило и свет, и яркость, превратившись в белую залысину на ворсистой ткани туч.
Снег падал, кажется, давно, цеплялся за двускатные крыши, соскальзывал и задерживался на навесах. Навесы эти прогибались, время от времени снег шумно сползал, случалось, что и под ноги. Он мешался с водой и грязью, собирался в выбоинах тротуара черными лужами, от которых расползались ручьи. Воняло сыростью.
Навозом.
И мохноногая лошадка, запряженная в утепленный зимний возок, месила грязь, поглядывая на Кейрена лиловым глазом.
Ботинки промокли. И штаны тоже. Брючины облепили ноги, и при каждом шаге отставали от кожи, чтобы вновь беззвучно прилипнуть к ней. Холодный порывистый ветер продувал и тонкую кашемировую ткань пальто, и серый Кейренов пиджак, и тонкую рубашку.
А до архива оставалось два квартала.
И десяток ступеней, сделанных со старомодной солидностью, но ныне грубых. Вдоль нижней разлеглась черная лужа, на которой покачивалось белое крошево снега. И щеголоватый экипаж, влетевший между Кейреном и ступенькой, поднял тучи брызг.
- Аккуратней!
Кучер сделал вид, что не услышал.
Старая ратуша стояла у берега, и некогда она возвышалась над окрестными домишками, выделяясь среди них и цветом - сложенная из песчаника, ратуша имела вызывающе светлый окрас - и тремя этажами, и узкими пузатыми балкончиками, под которыми раскинули крылья химеры. Они и ныне взирали на редких посетителей с высокомерным презрением.
Кейрен толкнул тугую дверь, сделанную словно бы нарочно, дабы отвадить просителей, и оказался в узком полукруглом холле.
…казенный запах, крепкий, пропитавший и серые неровные стены, и затертый до проплешин пол, пусть бы и многажды подновлявшийся лаком, и мебель той особой породы, что характерна исключительно для присутственных мест.
Вонь слежавшихся бумаг, уже тронутых тленом, запах мышей, давным-давно облюбовавших и бумаги, и солидные шкафы, в коих эти бумаги хранили, сырой штукатурки, чернил… их, сколь Кейрен знал, доставляли в огромных стеклянных бутылях, которые принимал лично старший архивариус, а после делил, отмеряя чернила древней стеклянною рюмкой на две унции.
Архивариус был на месте. Он восседал за конторкой, окруженный свитой из четырех огромных, в потолок, шкафов с гладкими дверцами на тяжелых петлях. Петли сияли медью, а вот ручки были зелены, равно как и замки. Меж шкафами ютилась деревянная скамья для просителей, каковым удалось-таки приникнуть в святая святых нулевого архива. И ныне на скамье, вытянувшись во всю немалую свою длину, дремал кот.
- Дело герцогини Шеффолк… - архивариус ущипнул кисточку.
Кисточка свисала с края четырехугольной парчовой шапочки, а шапочка возвышалась на округлой, какой-то идеальной в этой округлости, голове человека.
Выдвинув верхний ящик, он достал из него солидную тетрадь в зеленом переплете и казенного вида чернильницу. А перо извлек из-под широкой, поношенной мантии. Мистер Дессер всегда свято блюл инструкции, сколь бы нелепы они ни были. И ныне он медленно, раздражающе медленно перелистывал страницы тетради, то и дело отвлекаясь на муху, что сонно кружила над столом, на разлохмаченное гусиное перо, кое по виду являлось ровесником архивариуса, на тетрадь и записи, сделанные недолжным образом, на разрешение… его мистер Дессер разглядывал особенно тщательно, то и дело хмыкая, морща изящный женский носик.
Подозревал неладное?
Наконец, раскрыв тетрадь на пустой странице, он подвинул ее к себе, переставил чернильницу по левую руку и медленно, аккуратно, буква за буквой, принялся вносить данные с разрешения.
137 
