Он сидел на соломенном матрасе, сгорбившись и обхватив руками колени. Рядом с ним лежал трогательный узелок. Но особенно поразили молодую женщину беззащитность и растерянность великана, который походил на большого ребенка, обиженного взрослыми и теперь не знающего куда приткнуться. Лицо его было печальным, и Катрин готова была поклясться, что он недавно плакал. Неужели ей было суждено в один и тот же день увидеть слезы двух мужчин, которых она считала неуязвимыми? Однако она не собиралась особенно церемониться с Готье.
— Почему ты не идешь, когда тебя зовут? — сухо спросила молодая женщина. — Тебя ищут с самого утра. Ты что, решил в прятки с нами играть?
Он медленно покачал своей лохматой головой, крепко сжав сцепленные пальцы. Катрин узнала свой собственный жест, ибо в минуты отчаяния или сильного волнения она сжимала руки так, что белели костяшки пальцев. Этот жест объяснил ей все, и внезапно на нее нахлынула волна нежности. Сев рядом с Готье на матрас, она ткнула пальцем в узелок.
— Ты собирался уйти, правда? Значит, ты больше не хочешь служить мне?
— Я вам больше не нужен, госпожа Катрин. Право защищать вас принадлежит теперь другому. Ведь это он отец вашего ребенка?
— Разумеется! Но я не понимаю, чем это может помешать твоей службе. Вспомни, что ты сказал мне в Аувье: «Даже знатной даме нужен верный пес». Я никогда не обращалась с тобой, как с собакой, и ты стал мне скорее другом, чем слугой. Да, я могу назвать тебя другом, ибо ты заслужил это своей преданностью.
Готье опустил голову. Костяшки пальцев у него побелели.
— Я ничего не забыл и говорил тогда искренно, от всего сердца. И самое мое горячее желание — это продолжать служить вам… Но я не могу… я боюсь…
Легкая усмешка появилась на губах молодой женщины, а в тоне ее прозвучали презрительные нотки.
— Боишься? Как странно это слышать от тебя! Я думала, что потомки морских королей ничего не боятся на этой жалкой земле.
— Я тоже так думал, госпожа Катрин… и могу сказать, что нет врага, который был бы способен устрашить меня.
Но… но я боюсь вас. Отпустите меня, госпожа Катрин, молю вас…
В сердце Катрин что-то дрогнуло. Ей тоже вдруг стало страшно: она боялась потерять Готье, поскольку внезапно поняла, что привыкла жить под его защитой. Если он уйдет, все станет по-другому, и никогда больше не найти ей столь же надежной опоры. Этого нельзя было допустить. Во что бы то ни стало она должна была убедить его остаться.
— Нет, — сказала Катрин мягко, но твердо. — Я никогда не разрешу тебе уйти. Конечно, ты можешь бежать, у меня нет возможности удержать тебя. Но согласия своего я тебе никогда не дам. Ты нужен мне, и сам это знаешь. Я же уверена, что не смогу обойтись без тебя, потому что научилась ценить истинную преданность — такую, как твоя! Ты говоришь, что право защищать меня принадлежит теперь другому? В каком-то смысле это верно. Но Арно едва пришел в себя и сейчас вряд ли сможет даже приподнять меч, с которым еще недавно так ловко управлялся. Мы объявлены вне закона, нас разыскивают и травят, как диких зверей, нам достаточно сделать два-три шага по улицам этого города, как нас опознают, схватят и бросят в тюрьму.
Я жду ребенка, и один Бог ведает, где доведется моему малышу открыть глаза! И в такое время ты решил меня покинуть? Ты говоришь, что боишься меня? А я еще больше боюсь тяжкого пути, на котором не будет у меня опоры. А теперь решай сам.
Нормандец сидел, упрямо насупившись, не поднимая глаз, и Катрин почувствовала, как в душу ее холодной струйкой вползает страх. Ей казалось, что она наткнулась на мощную стену, пробить которую невозможно.
— Я сказал, что боюсь вас, — глухо произнес Готье, — но должен прибавить, что не меньше боюсь себя самого. Вспомните… однажды уже было так, что я едва не забыл, кто вы и кто я. Память об этом мгновении отравляет мне жизнь… потому что было оно сладостным и потому что я боюсь не устоять перед искушением.
Катрин встала и, положив обе руки на плечи великана, взглянула ему прямо в глаза.
— А я тебе говорю, что ты сумеешь совладать с собой. Я знаю, ты не обманешь доверия… полного доверия моего к тебе. Приказываю тебе… если хочешь, молю тебя: останься со мной! Ты сам не понимаешь, как нужен мне. Ты не знаешь, как меня пугает будущее!
Последние слова она выговорила внезапно охрипшим голосом, а на глаза ее навернулись слезы. Этого Готье вынести не смог. Как и в тот день, когда она спасла его от петли, он преклонил перед ней колено.