Олина, как всегда, устроила бучу, совратила сына кучера, и, чтобы замять скандал, спешно сыграли свадьбу. Но сын кучера и сам по уши влюбился в нее, не замечая недостатков у своей легкомысленной невесты. Олина стала расторопной, темпераментной хозяйкой. Она прикидывалась хорошей женой, но стала злой, несмотря на блестящее воспитание, которое дала ей Лив. Ругательства то и дело раздавались на дворе Гростенсхольма.
Маленькая Эли после того, как умер дедушка, тоже жила здесь. Она стала ловкой маленькой служанкой, искусно выполнявшей в усадьбе швейные и другие подобные работы. Никогда не подымала шума, а пыталась всем услужить быстро и старательно.
Казалось, что у Габриэллы и Калеба детей не будет. Только через три года им улыбнулось счастье. Тогда они и начали строить свой дом недалеко от Гростенсхольма. Деньги на строительство, естественно, дал Александр Паладин, но бабушка Лив помогала. Дом был еще не готов, и поэтому они продолжали жить в Гростенсхольме. Недолго осталось ждать и появления на свет ребенка.
Однажды Лив, Аре и Габриэлла сидели в гостиной и разговаривали. Калеб с пастухами уехал в горы, пора было гнать скот на зиму домой. Маттиас ушел по вызову к больному, а Ирья и Таральд были в Эйкебю. Слуги отправились в церковь на вечерню. Они в доме были одни. Внезапно Габриэлла почувствовала сильные боли.
— О, дорогая, — воскликнула Лив. — Скоро начнутся роды! Нет даже времени позвать повивальную бабку! Это, конечно, чан с бельем, который ты сегодня подняла, глупышка!
Родить Габриэлле еще не пришло время, но все бросились помогать ей. Аре налил в чан воды, а Лив в это время отвела Габриэллу в спальню и уложила свою внучку в постель. Все произошло страшно быстро и мучительно. Лицо Лив стало бледным, когда она осознала, что происходит.
— Аре! На помощь! — крикнула она, обезумев от ужаса. Габриэлла, которая никогда не была сильным человеком, от боли потеряла сознание.
И хорошо, что так случилось.
Лив уставилась на новорожденного, который так неожиданно быстро появился на свет, а затем сомкнула веки.
— Нет! — прошептала она. — Нет, нет, нет!
Когда в комнату вбежал Аре, то увидел, что его сестра неподвижно стоит с закрытыми глазами.
— Лив! Ты с ума сошла. Возьми ребенка и шлепни его по попе! Он же не дышит!
— Аре, — только и сказала она невнятно. Он взглянул на маленькую девочку, лежавшую расслабленной и без признаков жизни.
— О, Боже, — прошептал он. — Вот где проклятие на этот раз нанесло свой удар.
— Это же ведьма Ханна, Аре, — опустошенно промолвила Лив. — Я абсолютно отчетливо вспомнила, как она выглядела. А теперь Калеб и Габриэлла! — со стоном молвила она. — Они так долго ждали, были так рады и полны надежд!
— Нет, они не заслужили этого, — хрипло сказал Аре.
Лив выдавливала из себя слова:
— Ты помнишь, как мы просили, чтобы Колгрим остался жив? Когда отец хотел убить новорожденного мальчика? Мы спасли его. А он пытался отнять жизнь у Маттиаса, убил нашего любимого Тарье и загнал в могилу моего Дага.
Закрыв глаза, она прошептала:
— Не хочу больше, Аре! Не хочу! О, Боже, что мне делать?
Аре посмотрел на неподвижный, ужасный, опасный маленький комочек, лежавший на кровати.
— Она родила слишком рано, не так ли? Выйди, Лив, это дитя твоей внучки, а не моей. Иди, пока Габриэлла не очнулась, я позабочусь обо всем.
Предприняв энергичные усилия, они еще могли бы заставить девочку дышать. Заботливым уходом они могли бы добиться, чтоб она осталась жить…
— Аре… — начала Лив со слезами на глазах, и вышла из комнаты.
Калеб и Габриэлла никогда не увидели дочери. Мертвый ребенок был положен в гроб и погребен на кладбище. А всей семье сообщили, что ребенок родился мертвым и что девочка была отмечена проклятием Людей Льда. Сказать об этом было их долгом. Чтобы поколение Габриэллы могло чувствовать себя уверенным и рожать нормальных, желанных детей.
Габриэлла долго не могла прийти в себя от скорби. В первые дни только Калебу разрешалось быть около нее. Это было их личное горе, и они утешали себя единственной мыслью: «Что произошло — то к лучшему. Могло быть гораздо хуже». Эти слова они повторяли все время.
Когда Габриэлла несколько оправилась, она говорила с ним об этом более открыто.