11 
— Я, например, только мечтать бы могла ничего не делать, жить в роскоши, есть на серебре. Но согласна: со временем это может надоесть. А уж если ты одна, то надо работать, чтобы заработать на пропитание, — кивнула она. — Но ведь барышня небедная?
Анна-Мария вздохнула.
— Пожалуй. Когда я получу наследство после смерти бабушки, я буду довольно состоятельной, — произнесла она с легкой гримасой. — Но я люблю мою бабушку Ингелу и не хочу, чтобы она умерла. Не хочу наживаться на том, что и она умрет.
Верная мысль, по мнению Клары.
— А вы сама? — поинтересовалась Анна Мария. — Как вам удается содержать дом в такой чистоте? Ведь вы же одна с четырьмя детьми, да еще и убираетесь сами — а это такая тяжелая работа?
— С самой тяжелой работой мне помогает Клампен, — ответила Клара.
— Клампен?.. Погодите, я вчера уже слышала это имя…
— Вероятно, от этого сплетника, Нильссона. Видите ли, Клампен [3]— мой брат. Его так зовут, потому что у него больная нога. Он страдал от этого, еще когда был ребенком — барышня ведь знает, какие бывают мальчишки! Кто говорит, что они кроткие, как ангелы? Уж во всяком случае — не я, я-то видела, как они буквально травили моего маленького брата!
Анна-Мария вспомнила вдруг слова Нильссона: «Муж Клары сбежал с женой Клампена. Кларе разрешили остаться, потому что она стирает и убирает. Клампену пришлось вернуться назад в бараки».
— Теперь я вспомнила, что говорил конторщик, — кивнула она. — Но я не знала, что Клампен — ваш брат.
— Да, брат, — сухо сказала Клара. — Мы с ним оказались лишними. Ничего не значим, никому не нужны. Я-то не слишком переживаю, потому что мой муженек ко мне никогда особо добр не был. А вот брата жалко. Ему и так в жизни пришлось несладко.
— За своих близких всегда страдаешь сильнее, — сказала Анна-Мария. — Мне кажется, матери и отцу тяжелее всего в жизни видеть, как предают или обижают их детей. Почти так же остро это переживает и старшая сестра. Если она привязана к маленькому братишке, которому плохо.
— Больно барышня умная для своего возраста, — пробормотала Клара, но не было похоже, что она сердится.
— Я знаю немного, что такое боль, — тихо сказала Анна-Мария.
— Ясное дело. Потерять обоих родителей! По лицу Анны-Марии пробежала легкая гримаса страдания.
— И не только, — прошептала она почти про себя. Но потом взяла себя в руки. — Какие у вас замечательные дети. Я рада, что Грета будет у меня в классе.
По усталому лицу Клары пробежала тень гордой улыбки. Анна-Мария почувствовала, что они смогут когда-нибудь, когда все барьеры будут преодолены, стать хорошими подругами.
Когда часы пробили десять, она вновь была в школе. Дети уже собрались.
Увидав ее, они вскочили со скамеек. Слегка поклонившись или присев в книксене, они приветствовали ее — с зачесанными с помощью воды волосами, одетые в лучшую свою одежду из грубого полотна, мрачную и плохо на них сидящую, да и ботинки были далеко не у всех. Анна-Мария поняла, что здесь правит бал нужда. Похоже было, что платья девочек были перешиты из старой и выношенной одежды взрослых, и по лицам детей было очевидно, что они почти всегда были на грани голода, и, несмотря на свой юный возраст, им пришлось испытать много тяжелого.
Интересно, как Адриан Брандт заботится о своих подчиненных?
Особый, всепроникающий запах верхней одежды, который характерен для всех классных комнат, уже появился — а ведь урок только начался?
Детей было немного. Ну да, Клара же говорила ей, что семьи с детьми жили лишь в пяти домах. И еще в нескольких домах на пустоши.
Она пересчитала детей. Девять человек, всех возрастов, от семи и до семнадцати лет. Шесть девочек и три мальчика.
Для начала она поздоровалась с ними, конечно, такая же неуверенная в себе и взволнованная, как и они, назвала себя и сказала, что они должны называть «фрекен». Потом она спросила, как зовут их. Они робко прошептали свои имена. Она уже знала Кларину Грету, худенькую десятилетнюю девочку, которой накануне позволили зайти в комнату Анны-Марии и посмотреть на все те великолепные вещи, которые стояли у нее на комоде. Сейчас она была преданной поклонницей фрекен.
Здесь были и двое детей кузнеца Густава, они жили в первом доме. Да, Нильссон был прав: они производили впечатление чахоточных и ужасно кашляли. Девочка и мальчик. Еще в классе был большой и неряшливый парень, которого звали Бенгт-Эдвард. И самая старшая девочка по имени Анна.
11 
