170 
Итак, они освободились от своей «домоправительницы» и радостно тронулись в путь на юг. Вернувшись в Тулузу, где, правду сказать, его приняли поначалу довольно холодно, Гийом купил хорошенький домик, прекрасное поместье в Рейнери, неподалеку от города, и обосновался там с семьей, ведя мирное существование. Его безмятежный покой не смогло потревожить даже бурное возвращение в родные края Жана-Пройдохи. Красотка Дюбарри буквально осыпала его золотом, лишь бы надоеда убрался куда-нибудь подальше от нее. Прежний благодетель превратился для фаворитки короля в неприятное напоминание о прошлом.
Но скромность и сдержанность отнюдь не были главными добродетелями Жана-Батиста. Он приказал построить для себя в уголке площади Сен-Сернен элегантный особняк и жил там в роскоши, ведя достаточно рассеянный образ жизни, что вовсе не укрепляло репутации Дюбарри. Впрочем, пока золото текло рекой, никого из членов семьи это не беспокоило. Жан забавлялся, а Гийом, ставший к тому времени отцом уже двух сыновей, продолжал наслаждаться неприличным, по мнению окружающих, счастьем со своей ненаглядной Мадлен.
Сигналом о том, что это всеобщее благоденствие скоро может кончиться, стала смерть Людовика XV. Король умер, и графиню Дюбарри вместе со всей ее шайкой взашей прогнали из Версаля. В Тулузе тотчас же вспыхнул своего рода мятеж против наглой семейки, и ей пришлось убираться оттуда под улюлюканье и хохот толпы. Но это несчастье продлилось не так уж долго. Король Людовик XVI оказался человеком вовсе не мстительным, и природная доброта помешала ему возложить на женщину всю тяжесть вины за ошибку, совершенную в общем-то самим монархом. Вскоре все успокоилось, и Дюбарри вернулись – кто в Тулузу, кто в Рейнери. Две сестрички, Шон и Киска, нахлебавшись Парижа и проникнувшись к нему отвращением, тоже вернулись на родину. Впрочем, Жанна, низведенная до ранга обычной женщины, больше их и не интересовала. Две старые девы наняли на улице Сомм отличный меблированный особняк и посвятили свою жизнь добрым делам, приятно удивляя всех своей респектабельностью. Гийом в Рейнери по-прежнему наслаждался покоем и семейным уютом и был все так же счастлив, возделывая свой сад на манер Кандида, воспитывая своих детей и обожая свою Мадлен.
К несчастью, аршинными шагами приближалась революция. Ее начало не слишком отразилось на существовании семьи Дюбарри, которой казалось, что о ней позабыли и революционные бури пройдут стороной. Но, увы, это оказалось не так. 4 сентября 1793 года всю семью арестовали и заперли в монастыре Визитации, предусмотрительно захватив все их имущество. Гийом, Мадлен и их детишки поняли, что к чему, лишь очнувшись в темнице на сырой соломе, и сразу же подумали, что настал их последний час.
– По крайней мере, мы найдем утешение в том, что умрем все вместе! – вздыхала Мадлен.
Смерть действительно казалась им единственно реальным выходом из сложившегося положения. Что еще могло ждать их в будущем?.. Однако тулузские революционеры, видимо, все-таки разобрались к том, кто и насколько виноват перед нацией в этом странном семействе. Только Жан-Пройдоха сложил свою столь же буйную, сколь и расчетливую головушку на эшафоте 17 января 1794 года, об остальных террористы, похоже, совсем забыли. Когда пал Робеспьер, все члены семьи Дюбарри оказались на улице, почти ничего не имеющие, но вполне живые и здоровые. Им оставалось только удивляться и радоваться.
– Господи! – сказал Гийом. – Мне кажется, мы счастливо отделались!
– Да, конечно, – сварливо заметила Шон, – вот только совершенно разорены!
Действительно, теперь не могло быть и речи ни об отдельных домах в Тулузе, ни о поместье в Рейнери. Все, что у них осталось, – это старый дом в Левиньяке.
– Что ж, значит, нам только и остается, что вернуться домой, – философски заключил Гийом. – Постараемся жить там как можно более мирно.
Так они и сделали, а когда революция, сбросившая на землю прелестную головку графини Дюбарри, превратила Гийома во вдовца, он увидел в этом самую лучшую компенсацию своему разорению. Седьмого Термидора III Года Революции он смог наконец обвенчаться со своей милой Мадлен и жить с ней вполне законным и почтенным образом. Такая жизнь продолжалась вплоть до 28 ноября 1811 года, когда в конце концов испустил последний вздох и фиктивный муж последней фаворитки.
…и несколько примерных мужей
Гастон, герцог Орлеанский
Месье, [4]брат Его Величества Людовика, Тринадцатого по счету, не слишком любил ездить верхом, разве что на охоте или по необходимости, как сейчас. Сегодня, в один из первых сентябрьских дней 1629 года, Месье спасался от гнева брата. Это бы еще ничего, но Месье вызвал не меньшее раздражение по собственному адресу у другой особы, человека, которого действительно следовало бояться, – кардинала де Ришелье.
170 
