105 
4 июня 1820 года вышеупомянутый комитет решил, что «документов, свидетельствующих о действиях Ее Величества, недостойных ни ранга, ни положения королевы Англии и носящих в высшей степени непристойный характер, вполне достаточно, чтобы приступить к официальному расследованию, о необходимости которого Палата лордов крайне сожалеет». Назавтра лорд Ливерпуль, хорошенько подготовленный, как и прочие его собратья, предложил на рассмотрение палаты проект закона, целью которого было «лишить Ее Величество Каролину-Амалию-Елизавету всех титулов, прав, привилегий и льгот, полагающихся королеве, и возбудить дело о расторжении брака Его Величества (имелся в виду, естественно, Георг IV) и вышеупомянутой Каролины-Амалии-Елизаветы».
Хорошенький вышел скандальчик! Объявление о начале процесса и об обвинении в адюльтере, которое Георг осмелился выдвинуть против жены, привело к настоящему мятежу. По-прежнему сидя взаперти во дворце, король слышал крики возбужденной толпы:
– Клеветник и развратник!
А Каролина в это время принимала от своего народа слова одобрения, сочувствия и утешения. На нее было жалко смотреть. Ей исполнилось тогда пятьдесят три года, выглядела она потрепанной старухой. Невыносимые боли в желудке совершенно ее замучили, она успокаивала их громадными дозами магнезии, которые никак не влияли на причину болезни. Она проезжала по Лондону, сидя в глубине старенькой кареты (ее практически лишили средств к существованию), одетая во все черное, с крашенными в черный цвет волосами, которые только подчеркивали нездоровый цвет ее лица. Румянами она продолжала пользоваться излишне щедро, но это выглядело страшновато. Несмотря ни на что, она осталась верна огромным шляпам, украшенным перьями, которые всегда так любила. Возле нее часто можно было увидеть лорда Бругейма, который стал ее защитником и поэтому снискал большую популярность.
Наконец, в странной атмосфере, которая наводила на мысль, что здесь собираются судить, скорее, Его Королевское Величество, чем недостойную жену короля, начался этот гнусный процесс. Появилась королева, одетая в черное, но украшенная, как всегда, огромной шляпой с перьями. Она адресовала встречавшему ее у входа в зал дворянину печальную, но насмешливую улыбку.
– Ну, скажите, сэр Томас, – спросила она, – почему король преследует меня? Неужели только за то, что я вышла замуж за мужчину, твердо зная, что его первая жена жива и здорова?
Старый дворянин вздрогнул. Если адвокатам королевы удалось откопать знаменитый протокол, в котором подтверждался факт женитьбы Георга на Марии Фиц-Герберт, – а приближенные к трону отлично знали, что такая бумага существует, – этот идиотский процесс вполне мог закончиться полным и бесповоротным бесчестием для английской короны.
Не ожидая ответа, Каролина прошла в зал. Она присела в глубоком реверансе перед пустым троном, потом перед пэрами Англии и быстро подошла к отведенному ей месту. Ее принимали как королеву: целый полк гвардейцев воздал ей почести, фанфары протрубили национальный гимн. Улицы, по которым она ехала, были полны народа, который встречал ее приветственными возгласами и овациями.
Она очень нуждалась в этой поддержке – хотя бы для того, чтобы вынести все, что ей предстояло. Ведь никогда еще судебный процесс не был таким скандальным, таким омерзительным по существу и таким недостойным по форме. Перед важными господами в париках и горностаевых мантиях, лордами, представлявшими здесь, на процессе, всю английскую знать, выворачивали наизнанку, обнажая самые интимные моменты, жизнь путешествующей женщины. Содержимое знаменитого зеленого мешка было представлено собравшимся в самом что ни на есть неприглядном виде. Гнусное собрание слухов и сплетен, доклады шпионов, подслушивавших под дверью и подглядывавших в замочные скважины. Свидетели, которых вызывали на очную ставку, вполне соответствовали этим грязным бумажонкам: люди, главным образом по-королевски устраненные Каролиной из своего окружения, но оказавшиеся еще более жадными до наживы, чем она когда-либо могла себе представить. Не были позабыты и проворовавшиеся и доказавшие свою безнравственность слуги, попросту вышвырнутые за дверь. Теперь они выступали самыми рьяными обвинителями.
Королева стоически выносила все эти потоки грязи, выливавшиеся на ее голову. Изумление и печаль возобладали в ней над гневом. И все-таки она с достоинством вышла из зала, когда вызвали в качестве свидетеля одного из ее бывших лакеев – итальянца, невероятно грязного типа, чье свидетельство оказалось самым скандальным из всего, что только доводилось когда-либо выслушать судьям. Этот подонок осмелился даже утверждать, будто королева оказывала ему особые милости. Якобы никаких подробностей он рассказывать не хотел, но затем выложил такие детали и в таком количестве, что это чуть не поколебало ледяное спокойствие защитников королевы.
105 
