16 
— Собираюсь, — смущенно ответил он. — В том доме так красиво! Неописуемо красиво!
Беспомощно покачав головой, она с трудом подобрала нужные слова.
— Ты не должен этого делать, юноша, не должен, ты такой чистый и доверчивый! Не стоит лишаться жизни ради какой-то глупой мечты! Ведь Терье наверняка рассказывал тебе о проклятом кладе? Наверняка он затуманил тебе мозги!
Она произнесла слово «проклятый» не как ругательство, а в подлинном его смысле. Проклятый, заколдованный.
Он был удивлен: значит, Терье всем рассказывал о кладе? Но почему?
И он спросил об этом вслух.
Сначала она плотно сжала рот, потом бросила торопливый взгляд на окно и, убедившись в том, что Терье далеко, в поле, и всецело поглощен работой, она сказала:
— Я хочу тебе сказать вот что. Он пытался убить меня, но у него ничего не получилось, не убьет он и тебя. Нет, нет, он не притронется к тебе. Но… Терье только и думает о том, чтобы найти клад. Но сам он не осмеливается его искать, это слишком опасно.
— Опасно? Почему же?
Ее светло-серые глаза блеснули. Откинув со лба темные локоны, она сказала:
— Я уже сказала, почему: потому что сокровища эти прокляты. Прокляты господином Йолином. Все считают, что это он сам приходит и убивает тех, кто пытается приблизиться к его сокровищам. И Терье выжидает. Когда-нибудь кто-то обнаружит их местонахождение. Найдет клад — и, разумеется, погибнет. А Терье присвоит сокровища себе.
— Но сам-то он при этом не погибнет, — сухо заметил Эскиль.
— Да, он вбил себе это в голову. Он считает, что днем к сокровищам приближаться не опасно.
— Он выдает желаемое за действительное, — пробормотал Эскиль. — Но на чем ты основываешь свои рассуждения? Ведь ты уверена в том, что говоришь, я это вижу.
Сольвейг задрожала.
— Что мне еще остается делать? — воскликнула она.
Из внутренней части дома донесся жалобный стон. И тут же в глазах ее вспыхнул страх.
— Это твой сын? — спросил Эскиль. — Можно мне поздороваться с ним?
— Поздороваться с маленьким Йолином? — спросила она, глядя на него широко раскрытыми глазами. — Это из любопытства или же…
— Об этом я не думаю, просто мне кажется, что он ужасно одинок.
Выражение недоверия на ее лице сменилось робкой радостью. Глаза просветлели. Эскиль никогда не видел такого говорящего, изменчивого лица.
— Да, если ты этого в самом деле хочешь, пошли! Но вид у него вовсе не привлекательный. Она повела его за собой.
— Сколько ему лет? — спросил Эскиль на ходу.
— Одиннадцать. Когда-то он был таким милым, таким красивым!
Перед самой дверью детской она остановилась и прошептала:
— Здесь, в Эльдафьорде, распускают слухи, будто он одержим злым духом.
— Какая нелепость! — сказал Эскиль, не знавший ничего ни о демонах, ни о призраках Гростенсхольма. — Злых духов вообще не существует, об этом пишут только в Библии и других древних книгах.
С благодарностью улыбнувшись ему, она открыла дверь.
И когда Эскиль увидел в постели жалкое маленькое существо, сердце его сжалось. Сольвейг подошла к постели и положила на лоб мальчика мокрое полотенце.
— Это вовсе не помешательство, — тихо и осторожно произнес Эскиль, немного оправившись от шока. — Я это знаю. Мой отец врач, совершенно особый врач. И у него был такой пациент. При мне он говорил, что это опухоль мозга.
Сольвейг смотрела на него глазами, исполненными надежды, напрасной надежды.
— Ему может помочь доктор? Или больница? Эскиль покачал головой.
— Нет. Но мой отец… Я не помню, что было с тем пациентом. Его привели к моему отцу. И отец несколько раз навещал его, потому что тот жил далеко. Но потом эти посещения прекратились. Но я не слышал, чтобы этот пациент умер. Это было очень давно, я был тогда совсем маленьким и не интересовался медициной.
Слова Сольвейг прозвучали как отзвук безнадежной мечты:
— Если бы твой отец смог приехать сюда… Эскиль не верил, что так будет, поэтому неохотно произнес:
— Не знаю, смог бы он помочь. Мне не хотелось бы понапрасну обнадеживать тебя…
Сев на корточки возле постели, он произнес достаточно громко, чтобы мальчик мог его услышать:
— Привет, Йолин! Меня зовут Эскиль. Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?
16 
