Тува встала со своего места.
— У меня вопрос.
— Пожалуйста!
— Шарлотта сказала, что мертвые находятся в ином существовании и что вас привели оттуда.
— Совершенно верно.
— Значит, человек перерождается с новой жизнью?
— Правильно, — ответила Шарлотта Мейден. — Верно, что человек приходит обратно в образе другого человека. Но первоначальная душа никогда не пропадает.
Голос Тувы, как обычно, звучал строптиво.
— Я прожила много своих прошлых жизней. Они также находятся в другом существовании? Все вместе?
Поднялась Халькатла.
— Тебе следует это знать, Тува.
Глаза двух девушек встретились.
— Да, — медленно произнесла Тува. — Да, Халькатла. Ты и я, обе мы жили. И обе сейчас находимся здесь. И, тем не менее, мы с тобой один и тот же человек.
Она повернулась к присутствующим в зале.
— Вы помните, в одной из моих прошлых жизней я была Халькатлой. Переживала ее боль и одиночество. Все это в тот момент было моим. Мы одно существо.
Худая, посиневшая от холода Халькатла улыбнулась, и Тува также ответила ей улыбкой.
Тула вернулась к своим обязанностям ведущей:
— Мы в Высшем Совете решили сначала «пробежать» по потомкам Тенгеля Доброго, а поскольку мы довольно хорошо знаем их жизнь, мы можем весьма быстро двинуться вперед. Затем попытаемся проникнуть вглубь истории нашего рода.
Габриэлу эта идея показалась необыкновенно заманчивой.
Детей Тенгеля и Силье, темного рассудительного Аре, первого в огромном ряду крепких потомков, и мягкую Лив, вызывать не стали. Тула сказала:
— Поразительно, как действенность Тенгеля Злого стала возрастать в более поздние годы, не правда ли? Первые поколения особых неприятностей от него не испытывали. Ну а потом он превратился в отвратительную реальность.
— Правильно, — подтвердил Тенгель Добрый. — Причина кроется в том, что он начал проявлять признаки беспокойства в месте, где он скрывался. А тут еще кто-то, не буду называть имени, проиграл пару тактов на флейте.
Тула смущенно улыбнулась, а затем вызвала на подиум старшего сына Аре, Тарье Линда из рода Людей Льда — первого из особо избранных. Ему было что рассказать…
Тарье, любимый внук Тенгеля Доброго, воплощающий надежду… Он тоже был темноволосым, но у него не было той тяги к земле, которая была присуща его отцу Аре. У Тарье были раскосые глаза и высокие скулы. Лицо его вызывало необыкновенное доверие. Коричнево-серые глаза излучали недюжинный ум. От рождения Тарье был наделен желанием делать людям добро.
— Дорогие друзья, — начал он. — Пребывать среди своих лучших союзников — прекрасно! Это порождает такое чудесное настроение!
Он замолчал на мгновение, а затем продолжил:
— Моя жизнь была весьма неудачной. Счастья я вообще не испытал. Моя жена умерла. Сын мой пропал. Самого меня убили слишком рано. Но самое плохое заключалось в том, что ни я, ни другие не знали, что я являюсь Избранным. У меня не было желтых глаз, не обладали особой силой и мои внешние качества. Может быть, я иногда и догадывался о чем-то, но эти догадки были слишком слабы. Позднее я понял, что я подобен Сёлье, но с противоположным знаком. Сначала он был хорошим мальчиком. Зловещее наследство постепенно проявилось в нем, когда он стал взрослеть. Я же был только одарен и не более. Я слишком поздно осознал, что обладаю особыми способностями. К тому же Колгрим слишком рано прервал мою жизнь.
— Не Колгрим, — воскликнула Суль. — За ним стоял Тенгель Злой, сейчас нам это известно.
— Он добился гораздо большего, — крикнул Тенгель Добрый со своего места. — Ганд рассказывал мне, что Тенгель знал, какую опасность представляет для него Тарье. Поэтому он с самого начала предпринял соответствующие меры. Я пытался воспрепятствовать тому, чтобы у Таральда и Суннивы появился ребенок, ибо они были в довольно близком родстве, и опасность появления дитя, отмеченного проклятием, была большой. Но мне это не удалось, потому что Тенгель Злой желал уничтожения Тарье руками Колгрима. Этого отмеченного проклятием ребенка он превратил в свое орудие.
Тарье согласно кивнул головой.
— Никто не сомневался в том, что именно Тенгель Злой управлял тогда ножом в своих владениях в долине Людей Льда, даже если вонзил его в меня Колгрим, поэтому мы не можем жестоко осуждать за это самого Колгрима.