44 
Акушерка засмеялась, показывая все три своих зуба.
— Потому что сам Бака всю зиму провел на принудительных работах в Вехье!
Вот оно что. Значит, так оно и есть.
— А ты-то сам, мальчик? Твоей матери пришлось потрудиться, производя тебя на свет! С такими-то плечами!
Только акушерка могла сказать такое.
— Она умерла, — коротко ответил Хейке. Ее покрытая редкими волосами голова несколько раз кивнула.
— Могу себе представить. Тебе ведь и самому приходится не сладко, мальчик?
— Да, — ответил Хейке.
Все возможности найти Кристера в Бергкваре были теперь исчерпаны, акушерка подтвердила это.
И Хейке решил все-таки поехать в другую Бергквару. В ту, что находилась на берегу моря, на границе между Смоландом и Блекинге.
Он колебался. Ему было так хорошо среди своих новых друзей. А тут опять в дорогу! Он вдруг почувствовал себя невероятно усталым.
Вернувшись домой, он узнал, что Арв так простудился, что посещение бани, а затем прогулка по морозу могли бы оказаться смертельно опасными для него. Так что Хейке пришлось идти одному, и так оно, собственно, было лучше. Он был стеснительным по натуре, и богобоязненное воспитание Елены только усугубили его стыдливость.
И, уже выходя из бани, чистый и свежий, в красивой, одолженной у Арва, одежде, выстиранной Гуниллой и пахнущей хорошим мылом, он услышал колокольный звон в бергундской церкви.
Звонили к рождественской службе.
Повсюду загорелись факелы, люди бегали от конюшни к дому, заканчивая последние приготовления. И никто не обратил внимания на одинокую, высокую фигуру, пробирающуюся среди деревьев парка к мысу, на котором находились руины старинного замка.
Хейке показалось, что в замке таится какая-то опасность. Одна из четырех башен по-прежнему возвышалась над развалинами, но готова была в любой момент рухнуть. Эрланд, который уже ждал его, стоял на безопасном расстоянии от возможного обвала.
Встретившись в темноте, оба молодых человека обратили внимание на то, что они почти одного роста. Оба статные, рослые — но, ах, настолько различные! Если Эрланд был красавцем, то о Хейке этого нельзя было сказать: можно было подумать, что встретились принц и лесной тролль.
— Ты хотел поговорить со мной? — по-мужски бесцеремонно произнес Эрланд. Собственно, он ничего не имел против этого обделенного судьбой демона, или как там его еще можно было назвать.
— Да. Может быть, присядем на скамейку? Ни морозный воздух, ни жесткая скамья не беспокоили их: оба привыкли к суровым условиям.
— Ну так что же? — сказал Эрланд, когда они сели.
Помедлив, Хейке произнес:
— Это касается… Гуниллы.
Эрланд сразу насторожился.
— Я не знаю, что было между вами, — продолжал Хейке. — Но у меня создалось впечатление, что она боится тебя и в то же время желает тебя — тебя и никого другого. Поэтому мне кажется, что тебе не следует покидать Бергквару.
Эрланд неуверенно фыркнул, и Хейке показалось, что тот его понимает.
И он храбро продолжал:
— Мне кажется, у нас троих — у тебя, у меня и у Гуниллы — есть нечто общее, а именно, трудное детство.
Эрланд не взялся бы опровергать то, что у Хейке было трудное детство.
— У Гуниллы? Разве она… — произнес он.
— Думаю, ей пришлось гораздо хуже, чем нам с тобой. Ведь мы в одинокие минуты могли противопоставить себя окружающему миру, так что мнение людей не слишком много значило для нас.
— Совершенно верно, — согласился Эрланд, постепенно оживляясь.
— В то время как для нее мнение окружающих значило очень много и подчас неправильно ориентировало ее.
— Что ты под этим понимаешь?
— Разве ты не знаешь, что ее отец проклинал все, что было связано… с эротикой?
— А, этот старый, распухший козел!
— Я сам не видел его. Но я видел, что он сделал с Гуниллой и ее матерью.
— Я набью ему морду за это!
— Нет, подожди пока, ты только испортишь дело. Гунилла ведь для тебя дороже всего остального, Эрланд! И она так боится тебя!
— Почему это? Я ведь хочу ей только добра!
— Но ведь ты хочешь обладать ею, не так ли? — смущенно произнес Хейке. — Я имею в виду, телесно. Спать с ней.
— Да, это верно.
— У Гуниллы отвращение к такого рода вещам. Ее мать вела себя довольно легкомысленно…
44 
