55 
— Ты не должна себя недооценивать, — сказал он серьезно и сжал ее руку, они как раз выходили из леса и увидели деревню в долине. — А если я спрошу так: у тебя есть парень, о котором ты мечтаешь и хочешь быть рядом с ним?
Бенедикте молчала довольно долго.
— Мне бы не хотелось на это отвечать, — тихо произнесла она наконец.
Он попытался поймать ее взгляд, но она упорно смотрела вниз на цветущую лесную дорогу, по которой они шли.
— Ты мне очень нравишься, Бенедикте, — тихо сказал он.
Она невольно замедлила шаг.
— Аделе такая красивая, — ответила она совершенно невпопад.
Но он понял цепочку ее мыслей.
— Аделе немного легкомысленна, изящна. Хоть она и обручена с Мортеном, она невероятно навязчива. Мне до нее нет никакого дела, но она не хочет этого понять.
— Но ты весьма любезен с ней, — робко сказала Бенедикте. — Отвечаешь взаимностью на ее объятия и все такое…
— Это потому, что в моей натуре заложено рыцарское отношение к женщинам, я никогда не обижаю их, Бенедикте. Это не имеет никакого отношения к чувствам.
— Может быть, она просто не понимает?
— Она и не сможет никогда понять, этого нельзя не заметить.
Она не отвечала, но Сандеру послышалось, что она всхлипнула.
Он сразу же остановился и взял ее безвольно висевшие руки в свои. Он стоял к ней близко и Бенедикте показалось, что от него исходит притягательная сила. Она не смела поднять глаза.
Он выпустил одну ее руку и осторожно приподнял ее подбородок. Его глаза были наполнены такой нежностью и любовью, что у Бенедикте закружилась голова. «Не смотри на меня так, — подумала она. — Иначе я выдам свои чувства к тебе».
Но Сандер и так прочитал их полностью, ей не удалось, наверное, скрыть их от него!
Когда он увидел, как сильно она была смущена, он быстро и сердечно обнял ее, а затем отпустил, а потом начал спускаться по тропинке и болтать, как будто бы совсем ничего не произошло.
«Ему не надо было делать этого со мной, — звучало в голове у Бенедикте. — Разве он не понимает, что моя любовь к нему усиливается до штормовой силы, и что он заставил меня поверить в невероятное?
Никогда не обижать женщину? Может быть, поэтому он казался таким нежным? Ах, разве он не понимает, что ранит меня таким образом вдвойне? Дарит надежду — которая никогда не может осуществиться!
Сандер, Сандер, никто кроме тебя не делал меня такой счастливой и такой отчаявшейся! Ты волнуешь меня, разбиваешь мне сердце, и я совершенно беззащитна против твоего невероятного обаяния.
Сколько продлится это, когда закончится? Где мне взять силы, чтобы жить — потом, когда наше путешествие завершится, и мы пойдем каждый своей дорогой? Моя жизнь никогда уже не станет прежней.
Потому что я люблю тебя так, что сердце может разорваться. Я думала, что это лишь банальная фраза, но теперь, когда на меня саму обрушились все эти напасти, я чувствую, что ничего банального тут нет. Это тяжелая, горькая реальность».
После продолжительных расспросов в деревне их направили к пожилому человеку по имени Эмиль. Он сидел возле своего маленького дома, опершись руками на корявую палку, под носом висела маленькая прозрачная капля. Зубов у него больше не осталось, взгляд был затуманенный, но слышал он по-прежнему хорошо и мог довольно внятно объясняться.
— Чтоб тебя, — сплюнул он в сторону, что означало его мнение о Ферьеусете. — Это проклятое место, и оно было таким все время своего существования!
— Да, мы понимаем, — сказал Сандер, который действительно мог разговорить любого. Его обаяние и врожденная любезность заставляли каждого встречного чувствовать особое расположение к нему. — Но никто не может нам толком рассказать о том, что случилось давным-давно там, наверху. Мы спросили Ливора с соседнего хутора, но он…
— Ливор? — прыснул старик с особенным презрением. — Этот хлыщ ходит петухом и хвастает, как много он знает о Ферьеусете. Ничего он не знает. Ничего!
— Я так понимаю, что ты прожил там много лет? — осторожно начал Сандер.
— Всю свою жизнь. Кроме двадцати пяти последних лет. Я бы не сказал, что я скучаю по родной деревне, хотя там наверху было чертовски красиво осенью.
Сандер сочувственно кивнул и присел рядом со стариком, а Бенедикте пристроилась с другой стороны. Затем Сандер нерешительно сказал:
55 
