12 
Он давно уже слышал голоса, но был не в состоянии ответить. Иногда ему казалось, что он отвечает, но с губ его не срывалось ни звука. Он чувствовал себя таким усталым, таким усталым, ему хотелось только спать.
Эти люди, иногда приходившие, чтобы засунуть ему что-то в рот… Он злился на них, но ничего не мог поделать. Его рот заполнялся какой-то жидкой кашей, и он вынужден был глотать. Каша была невкусной, клейкой и вязкой, ему совершенно не хотелось ее есть, но они настаивали. Они не уходили, пока он не проглатывал несколько ложек. Эта каша застревала в горле.
Что произошло, где он находился, почему мозг его отказывался работать? Стоило ему о чем-то подумать, как мысли улетучивались, словно туман на ветру.
Он даже не помнил, кто он такой, и никак не мог понять это. Временами в его сознании всплывали какие-то лица и имена, но, прежде чем он успевал разобраться, что это было, они исчезали.
Это был кто-то… кто должен был получить от него известие?
Нет, нет, все ускользало от него.
Однажды среди обычных голосов послышался новый. Какой-то властный голос, которого он раньше не слышал. Он вообще с большим трудом понимал, что говорилось вокруг него, он различал только отдельные слова и тут же забывал их. Ему казалось, что окружающие его в пустом пространстве голоса говорят слишком быстро и неразборчиво.
Но этот новый голос говорил громко и ясно, на каком-то странном языке. Но теперь он начал понимать этот язык лучше.
Человек с властным голосом говорил что-то о плохом лечении. Здесь нужно было то-то и то-то, еда была плохой, а от этих слабеньких лекарств никто никогда не поправится. А впрочем, это неплохая больница, успокаивал громкий голос, но что можно ожидать от провинции, в которой нет того-то и того-то…
Прошло какое-то время, и он стал замечать, что ему стало намного лучше. Возможно, еда стала лучше? Он уже не чувствовал такой смертельной усталости, веки уже не были так налиты свинцом. И вот наступил день, когда он смог поднять руку. Но она показалась ему какой-то странной, что-то было с ней не в порядке. Часть руки отсутствовала?
Он напряг свою память. Слабые, слабые воспоминания. И на первом плане здесь был страх — страх по ту сторону всякого понимания. Страх за кого-то другого, человека, который был ему дорог. И страх за того, который должен был получить от него известие. Этот человек так близок был его сердцу, он испытывал к нему столько теплых чувств, к этому… маленькому?.. Нет, воспоминания снова ускользали от него.
Как тяжелы его веки…
Кто-то крикнул возле него:
— Позовите доктора! Он открыл глаза! Шум и гам вокруг него. Какой-то голос сказал:
— Ты слышишь меня? Ты что-нибудь слышишь?
Он снова попытался открыть глаза, но это ему не удалось. Он попробовал пошевелить пальцами, но пальцев у него не было.
— Смотрите, он шевелит губами, он пытается что-то сказать!
— Сестра, принесите что-нибудь покрепче! Принесите вина!
Во рту у него стало горячо. Но это было приятное ощущение, он помнил этот вкус. И, внезапно вспомнив, что это было ему запрещено, он попытался отвернуть голову в сторону.
Но несколько капель попало в горло, и он закашлялся. И пришел в себя.
Теперь ему было легче открыть глаза.
Мрачный, закопченный потолок. Он и раньше видел его, поскольку время от времени приходил в сознание. Вокруг него были чьи-то лица. Совершенно незнакомые лица; он остановил взгляд на одном строгом, но дружелюбном женском лице. Лицо было немолодым, но он знал, что эта женщина поймет его. Она испытывала симпатию к нему. Женщины здесь были одеты в униформу сестер милосердия. Или это была одежда диаконисе?
Он попытался что-то сказать, но из горла у него вырвался только хрип. В конце концов, не отрывая глаз от женщины строгого вида, он сумел выдавить из себя:
— Где я?
Она тут же ответила:
— Ты находишься в Тистеде, в Дании. Ты норвежец?
Подумав, он ответил:
— Думаю, что да.
Они смотрели друг на друга.
— Ты-то норвежец! Но другая говорит на совершенно непонятном языке.
«Какая еще другая?» — хотелось спросить ему. Но силы у него уже иссякли. Он снова впал в забытье, совершенно не замечая, как они трясли его, чтобы снова привести в чувство.
Прошло двое суток, прежде чем он снова открыл глаза, на этот раз на более длительный срок. Строгая, но дружелюбная диаконисса время от времени подходила к нему и пыталась установить с ним контакт, но он чувствовал себя слишком усталым и обессилевшим.
12 
