– Ни в коем случае. Моя миссия в Италию имеет двойную задачу: заверить Флоренцию в том, что Франция будет оказывать ей помощь и поддержку, а что касается папы римского, то я должен дать ему понять, что король гневается на него. У меня с собой есть для него письмо, которое, может быть, образумит папу.
Это письмо содержит предложение короля созвать в ближайший месяц в Орлеане представителей церкви для восстановления Прагматической Санкции,[2] установленной в свое время в Бургесе еще при царствовании Карла XII. Он требует собрать генеральный церковный совет и будет просить у него низложения Сикста IV. А в конце письма король пожелал папе, чтобы тот, ослепленный ненавистью к Флоренции, немного прозрел, ибо настоящая опасность грозит со стороны Турции.
Деметриос аж присвистнул:
– Надеюсь, вы выйдете живым и невредимым из всей этой истории?
– Это меня как раз не волнует. Даже если со мной что-нибудь случится, нашему повелителю все равно удастся восстановить это старое право наследования Королевства Неаполя, и он пошлет для этого армию в Арагон. А армия эта будет все равно проходить через Рим.
– Для суверена, который якобы не хочет войны, – вставила Фьора, – он торопится проглотить всех разом.
– Но это всего лишь пустая угроза, донна Фьора. Король слишком разумен, чтобы идти на опасные авантюры. А Италия ему интересна только как союзник Флоренции и Венеции. В данный же момент главное для него – знать, сплотятся ли вокруг монсеньора Лоренцо сеньория с духовенством против происков Сикста.
– Флорентийцы не такие трусы! – воскликнула Фьора, гордая за свой народ, который она горячо любила. – Отлучение Лоренцо и настоятелей усиливает их возмущение папой. А что до войны, так люди прекрасно понимают, что она неизбежна. И не надо обольщаться тем, что мы только и умеем беспечно веселиться во время праздников.
– Война? Согласен, но интердикт?[3]
– Надеюсь, папа не дойдет до этого? – спросил Деметриос.
– Наши осведомители в Риме передали нам как раз обратное: папа об этом серьезно подумывает. И такой человек считает себя набожным! А ведь он готов на все, чтобы только поставить Флоренцию на колени, погубить Медичи и завладеть богатством и властью. Как вы думаете, что должен делать город в такой ситуации? Сдаться?
– Ну уж нет! – воскликнул Деметриос. – Люди, воспринявшие греческую культуру и философию, уже никогда больше не вернутся к прежним варварским временам. И я даже готов предсказать вам, что произойдет, если духовенство будут принуждать исполнять то, что приказал папа: оно просто скинет его, как ненужную вещь. Во всяком случае, я был бы сильно удивлен, если архиепископ подчинился бы ему.
– До чего же приятно разговаривать с вами, Деметриос, – сказал Коммин, улыбнувшись. – Вы необычайно проницательны. Но хватит политики! После такой трапезы это даже просто неприлично!
– Тогда о чем же еще вы хотели бы поговорить? – спросила Фьора с улыбкой. – Ведь политика поглощает три четверти вашей жизни.
– Тогда поговорим о вашем будущем. Я, кажется, говорил вам, что в вашем доме, в котором вас ждут с нетерпением, все осталось по-прежнему. Полагаю, что и вы сами хотите туда вернуться как можно скорее.
– Еще как хочу! – воскликнула Фьора. – Я так скучала все эти месяцы разлуки по моим домочадцам. А мой сын даже не знает меня, ведь меня похитили сразу же после его рождения. Вдруг я не понравлюсь ему?
– Выходит, у парня плохой вкус, если он не признает такую мать, как вы, донна Фьора, – вздохнул Мортимер, вставая из-за стола после сытной еды и прохаживаясь по огромному прохладному залу. – Но мне лично кажется, что вы зря беспокоитесь, ведь сам король обожает вашего мальчика. Уж как он радуется, когда видит его. А как возвращается с охоты, так всякий раз заглянет в ваш замок, чтобы только взглянуть на дитя.
– Это правда? Он приходит навестить моего Филиппа?
– Ну да! Вы же знаете, как он заботится о наследнике престола, слабом и хрупком ребенке! А этот малыш без отца и матери очень трогает его. Он ему как родной дедушка.
– Кто бы подумал, что он такой заботливый и нежный! – прошептала в волнении Фьора. – Я не считаю себя достойной его доброты, но буду счастлива встретиться также и с ним.
– Отлично! Так когда же мы отправимся в путь? – спросил шотландец.
Они решили отправиться в путь на следующей неделе, чтобы Фьора успела как следует собраться, к тому же ей не хотелось обижать Лоренцо поспешным отъездом. Итак, Фьора и Коммин должны будут покинуть Флоренцию в один и тот же день, но в разных направлениях: один поедет сначала в Рим, а потом снова вернется во Флоренцию, так как король считал, что его посланник должен быть рядом с Медичи в эти тяжелые времена; другая направлялась во Францию, не зная, вернется ли она когда-нибудь во Флоренцию, так как теперь это зависело только от решения Филиппа.
2
Прагматическая Санкция освобождала в некоторой степени французскую церковь от временной зависимости от Рима, который больше не имел права назначать ни епископов, ни аббатов, а самое главное – получать от них прибыли. Людовик XI отменил ее в самом начале своего правления.
3
В Средневековье с площади, где располагалась церковь, был провозглашен так называемый интердикт – запрет, повлекший за собой духовную смерть государства и явившийся, по существу, его истинной катастрофой: были закрыты церкви, смолкли колокола, прекратились исповеди, венчания и даже отпевание умерших, которых запрещалось заворачивать в саван, больным отказывалось в медицинской помощи, нищим и калекам не давали приюта. Неисполнение интердикта жестоко каралось законом.