12 
Не прошло и пяти минут, как на виа Ларга восстановился порядок. Дождь внезапно прекратился, и люди, толпившиеся у дворца, разошлись по своим делам. На главных улицах закрывались лавочки, потому что наступил священный час прогулки. Женщины готовили ужин, а мужчины встречались около Дуомо, сеньории или на Меркато Веккио поговорить о делах или политике. Молодежь предпочитала встречаться на мосту Святой Троицы, на котором всегда царило оживление при заходе солнца. Довольно странно, но именно в это время от стен города исходила какая-то непонятная грусть, потому что звон колоколов был похож на голоса, раздававшиеся с небес.
Облокотившись на один из комодов, Фьора смотрела, как женщины в нарядных платьях и мужчины в камзолах совершали прогулку. Город казался действительно каким-то странным и непонятным: с одной стороны, он вобрал в себя всю цивилизацию, а с другой – именно здесь могла вдруг собраться кричащая толпа, требующая крови, оставляющая после себя трупы убитых на улицах и площадях.
Карло Пацци прикрыл глаза. Ему было плохо, и он нуждался в помощи врача. Вернувшийся Лоренцо увидел, что Фьора стояла перед Карло, держа его за руку.
– Кажется, тебе удалось разогнать их? – спросила молодая женщина. – Что ты им сказал?
– Что он умер, – ответил Лоренцо, показав на лежащее тело.
Фьора кисло улыбнулась, сказав этим все.
– Тебе этого недостаточно? – взорвался Лоренцо. – Что означает твоя улыбочка?
– Да ничего. Я только задаю себе вопрос: можешь ли ты воспротивиться когда-нибудь народному возмущению? А еще мне странно, что они не потребовали у тебя тело Карло, из которого они бы сделали чучело на могиле Джулиано.
– Почему же? Они затребовали его. Особенно старался этот самодовольный осел Лука. Я велел ему убираться и добавил, что, если еще раз увижу его во главе заговорщиков, – отправлю его в тюрьму.
– Ну а потом?
– Не изображай из себя судью, Фьора! Ты этим раздражаешь меня! Я отменил свое распоряжение прикасаться к какой-нибудь могиле. После чего сказал, что Пацци будет захоронен там, где я пожелаю... А пока я прикажу перенести его в комнату.
– Это для того, чтобы твои слуги поняли, что ты лжешь? Вспомнил бы лучше при этом о матери и жене.
– Их здесь уже нет, я отправил их на виллу Кастелло. Ну а что касается моих слуг...
– Ладно, забудем о них! Прикажи самым надежным из слуг подготовить закрытые носилки, которые будут сопровождать люди под командованием Саваджилио. Я увезу Карло к себе, во Фьезоле. Только Деметриос сможет вылечить его.
– Ты хочешь уехать сегодня вечером? Это же безумие! Народ возмутится, увидев эти плотно занавешенные носилки!
– Они не посмеют задать ни одного вопроса просто потому, что все знают, что я твоя фаворитка.
Подумав мгновение, Лоренцо подошел к ней, обнял Фьору и, несмотря на легкое сопротивление, зарылся лицом в ее волосах.
– Тогда мы сделаем лучше! – сказал он шепотом. – Саваджилио останется здесь, а я провожу тебя.
– Ты сделаешь это?
– А почему бы и нет? Все знают о наших отношениях, тогда что же мешает нам действовать открыто? По пути я могу услышать только шуточки относительно ночи, которую проведу с тобой. И не говори ничего! Вспомни о моем письме: каждая ночь без тебя мне невыносима...
Однако в эту ночь Фьора не была так счастлива, как в предыдущие. Она просто позволила любить себя, не отвечая на ласки своего любовника. Может быть, из-за того, что она не ощущала себя действительно раскованной. В соседней комнате, которая пустовала до сегодняшнего вечера, спал Карло, принявший снадобье Деметриоса. У него были сломаны ребра, не считая царапин на лице и голове. Но его присутствие стесняло Фьору, и умелые ласки Лоренцо не могли отвлечь ее от этой мысли.
Удовлетворив страсть, Лоренцо заметил, что никакие попытки снова возбудить ее не привели ни к чему, и он растянулся в кровати, упершись взглядом в балдахин, освещенный мягким светом.
– Тебе следовало сказать мне правду, – вздохнул он. – Ты не любишь меня больше.
– А я никогда и не говорила, что люблю тебя. Как, впрочем, и ты.
– Но мне кажется, что я доказываю свою любовь на деле?
– Нет. Ты доказываешь, что только желаешь меня, мое тело, но твое сердце при этом молчит, – заметила Фьора.
– Однако я ревнив, и несколько часов назад я чуть было не придушил этого несчастного.
– Неужели ты меня к нему ревнуешь? Ты же отлично знаешь, что между нами никогда ничего не было и быть не может! А может, тебя выводит из себя то, что он из рода Пацци?
12 
