— О, нет! — мягко возразил Доминик. — Когда ты попадаешь в переплет, ты прибегаешь к силе Людей Льда.
— Это только сейчас, в последнее время, — поспешно возразила она, — такое со мной было трижды. Первый раз — в Ромерике, когда я пережила это видение, второй раз — когда этот насильник набросился на меня в амбаре, и в третий раз — когда они хотели высечь тебя кнутом. Да, и нечто подобное я чувствовала на чердаке в Гростенсхольме. Так что это было четыре раза.
— А ты не могла бы… использовать эти силы, чтобы мы вышли отсюда? — негромко произнес он.
— Я не умею ими управлять, — призналась она. — Я не могу вызывать их по своему желанию. Они возникают в случае сильного гнева или необычайной уверенности в себе. А ты? Ты ведь читаешь мысли людей! Ты не можешь помочь нам?
— О чем ты говоришь, Виллему! Я не могу читать мысли людей! Я только улавливаю аффекты, настроения, атмосферу.
— Нет, ты можешь читать мысли. Я помню, у тебя это получалось однажды, когда мы были детьми. Я спрятала в кармане пирожок, а ты правильно угадал, помнишь?
— Да, но это было потому, что мы оба сосредоточились, а также потому, что мы оба из рода Людей Льда и близки по духу.
— А сейчас ты не можешь сосредоточиться? Узнать, что у этих скотов на уме. Не собираются ли они заморить нас голодом?
— Слишком большое расстояние…
— Чепуха! Ты смог почувствовать, будучи в Швеции, что Аре ждет твоего отца и что нужно спешить. Ты смог почувствовать, что я нуждаюсь в тебе.
— Ты права. Я должен попробовать. Но я так голоден и устал. В голове у меня пусто. Если сможешь, попробуй помочь мне!
Он снова сел, упершись подбородком в колени. Виллему замерла, не смея пошевелиться, сосредоточившись на том, чтобы усилить его мысль. Ей хотелось кашлянуть, из носа текло, но малейший шорох мог разрушить все.
Доминику не понадобилось много времени.
— Нет! — внезапно воскликнул он.
Виллему вытерла нос рукавом платья, потому что больше было нечем, и сказала:
— Ну, что?
Он вскочил и замер возле перегородки.
— Нет, этого не должно произойти, нет, нет!
— Что такое, Доминик?
— Они совсем близко. Поэтому я так быстро все почувствовал. Я вижу пламя, чувствую тепло и запах дыма…
Виллему чуть не умерла от страха.
— Нет… — еле слышно произнесла она.
— И они скоро будут здесь!
— Доминик! О, Господи! Эта перегородка! Я хочу быть с тобой!
Он подошел к двери и потряс ее несколько раз, но безрезультатно. Дверь оказалась прочной и до замка невозможно было достать. Он вцепился в жерди перегородки, принялся ощупью искать в ней проем… Но ничего не нашел.
Потом вернулся к ней и взял ее за руки, просунутые в щель.
— Виллему, я люблю тебя… — попробовал он утешить ее.
— А я тебя. Теперь я это знаю наверняка, это ровное, спокойное знание.
— Спасибо за то, что я узнал об этом. Вот почему они рубили деревья — чтобы не загорелся лес.
За внешней дверью послышался шорох, дверь открылась.
Было совершенно темно. Но снаружи горели факелы, так что можно было различить контуры массивной фигуры, стоящей в проеме.
— Виллему дочь Калеба!
Они увидели, что он отвернулся. Сначала они не поняли, почему, но потом догадались, что он боится ее глаз. Но теперь в глазах Виллему не было силы. Она чувствовала лишь бесконечную грусть оттого, что Доминику придется умереть. Ей было страшно. Она боялась смерти, хотя и старалась держаться храбро.
— Вы, что, собираетесь сжечь нас тут?
Он вздрогнул.
— Откуда, черт побери, тебе это известно?
— Вы забываете, что мы из рода Людей Льда!
На миг ей показалось, что он сейчас бросится наутек, захлопнув за собой дверь, но ему удалось взять себя в руки.
— Виллему дочь Калеба, — продолжал Воллер. — Мы осудили тебя за колдовство. Ты сама виновата. Ты сгоришь.
Она отчаянно пыталась унять в голосе дрожь.
— Вы обвиняете меня в том, что я убила Вашего сына, и мне остается лишь смириться со своей несправедливой судьбой. Но я прошу Вас, отпустите Доминика! Он же не причинил Вам никакого зла!
Грузный человек задумался.
— Ты права в том, что, когда дело касается тебя, идет счет око за око. Я решил, что так это и будет, когда получил известие о смерти сына. Теперь настало время расплаты. Ты умрешь в отместку за моего сына. А этот шведский Адонис умрет в отместку за моего умирающего внука.