36 
Когда Тарье наконец заговорил, то голос его был спокойным и уверенным.
— Бедный ребенок, — проговорил он, смягчив отчасти ту реакцию, которая единодушно возникла у перепуганных людей, находившихся рядом.
— Да, — сказал Тенгель тихо.
Глаза малыша были закрыты. Он не кричал, лишь двигал ручками и ножками. У него были огромные плечи, почти как у самого Тенгеля. Похоже было, что голова сидела прямо на плечах, а шеи не было вовсе. Руки, длинные, как у обезьяны, завершали эту неприглядную картину. Черные, как уголь, волосы, покрывали почти все тело новорожденного. А лицо…
Тарье и те, кто ни разу в жизни не видели Ханну или Гримара, просто не верили своим глазам. Они не могли даже представить себе что-то более отталкивающее. Лив помнила этих родственников, но чудовище, лежавшее в колыбели, было неизмеримо уродливее их.
И все же Лив вдруг почувствовала прилив жалости к несчастному созданию.
Пришел священник. Тенгель вывел их с Дагом из комнаты и объяснил, что произошло.
Даг изменился в лице.
— Господин Мартиниус, не совершите ли вы прямо сейчас крещение младенца? И прочитаете молитву над несчастной матерью?
— Конечно же.
И они вошли в комнату.
Медленно приходили они в себя, после того как взглянули на новорожденного. Хотя Тенгель и постарался приготовить их к этому заранее. Даг был, пожалуй, единственным из всех, кто еще хорошо помнил Ханну и Гримара, — за исключением, конечно же, Тенгеля. И он один понимал, какое мрачное будущее уготовано этому созданию, лежащему сейчас в колыбели.
— Как вы назовете младенца? — спросил священник с глубоким участием.
— Его отца здесь нет, — ответил Даг и с трудом проглотил комок в горле. — Но я хотел бы предложить ему имя Кольгрим. А Таральда мы спросим после.
Священник согласился с ним.
Все решили, что имя Кольгрим вполне подходящее. «Грим» означало «ужасный», «гадкий», а «коль» — уголь, ибо малыш был чернее угля.
— А какое же у него будет второе имя? — полюбопытствовала Лив. — Я хочу предложить свой вариант.
— Что именно?
— Пусть его называют «Желанный».
Ирья снова разрыдалась. Лив сама едва удерживалась от слез.
— Пусть будет по-вашему, — сказал господин Мартиниус.
Так ребенка окрестили, и он стал отныне Кольгрим Желанный.
Но во время крещения произошло нечто непредвиденное.
Младенца держала на руках Лив — она вынуждена была сесть, так как падала от усталости.
И в этот момент младенец открыл глаза. Все невольно вскрикнули. На Лив смотрели желто-зеленые, кошачьи глаза. И она подумала про себя, что это настолько страшно, что она никогда не посмеет назвать малыша своим внуком.
Она думала, как может только что родившийся младенец выглядеть таким злобным? Неужели это возможно?
Тенгель заметил взгляд младенца. Его охватил страх, и он ощутил безмерную усталость во всем теле. Он вспомнил собственное детство. Неужели и этому ребенку суждено вынести те страдания, которые вынес он сам?
После того как позаботились о бездыханном теле Суннивы, Тенгель подошел к Тарье.
— Тебе известно, что я отдал в твое распоряжение все рецепты и лекарства, которые издавна хранил род Людей Льда? И я сообщил об этом Лив и Дагу, а также твоему отцу.
Мальчик лишь кивнул в ответ.
— А теперь, Тарье, послушай, что я тебе скажу; это очень важно: никогда не допускай этого мальчика к нашим лекарствам! Он не должен знать ни об одной траве, ни об одном старинном рецепте! И он ничему не должен научиться! Ты понял меня?
— Да, дедушка. Я видел его взгляд. И если бы он не выглядел так ужасно, все это могло бы быть весьма интересным с точки зрения науки.
— Тарье, мой мальчик, — проговорил Тенгель и обнял внука за плечи. — Никогда не забывай о том, что ты прежде всего человек! И только потом ученый — слышишь, только потом!
— Я буду помнить об этом, дедушка.
Тенгель вышел к Дагу и Лив.
— Скажите… вы хотели бы… чтобы я дал младенцу что-нибудь? Я имею в виду, чтобы сразу лишить его жизни?
— Нет, отец, и не думай об этом, — ответил Даг. — Я думаю, он все же наш внук, и мы не должны поддаваться панике, даже если и опасаемся за его будущее… Конечно, это может показаться странным, но я испытываю нежность к несчастному уродцу.
36 
