Последние отзывы

  22  

У входа в Отделение привычно толпился народ — значит, вышел кто-то из хворавших, раз дежурный не разогнал. От толпы пахло странно и приятно — не то свежей зеленью, не то душистым сеном.

— Что это за запах? — удивился Удальцев.

— Истод! — ответил Роман Григорьевич весело.

— Истод? — не понял юный, не знающий жизни надзиратель.

— Истод. Травка такая. Мелкие лавочники любят натирать ею ладони, чтобы, как они выражаются «деньги липли». Примитивная городская магия… Не знаете, отчего доносчики чаще всего встречаются среди мелких лавочников?

Этого Удальцев не знал, да Роман Григорьевич и не ждал ответа, для него вопрос был чисто риторическим.

Едва они вошли в кабинет, за Романом Григорьевичем явился дежурный:

— Извольте к господину первому приставу, ваше высокоблагородие!

— Максим Семёнович поправился? — обрадовался Ивенский, и вместе с тем ощутил укол совести: не догадался лично навестить болящего, ограничился тем, что отправил письменный доклад по новому делу!

— Так точно-с, здоровы, бодры и желают видеть вас незамедлительно!

Начальника своего, первого сыскного пристава Окаймленного — такая вот хитрая фамилия досталась любезнейшему Максиму Семёновичу — в управлении уважали за спокойный нрав, пусть не блестящий, но цепкий ум и воистину отеческую заботу о подчинённых. Роман Григорьевич особенно ощутил её на себе в тот памятный день, когда возвращался он с облавы на шайку Чудина Белоглазого с пером,как говорят уголовные, в боку. Он полулежал в пролётке, то и дело сползая куда-то набок, было ему больно и тошно, очень хотелось помереть, а Максим Семёнович сидел рядом, придерживал его за плечи и какими то пустыми, ничего не значащими разговорами помереть мешал. Так это было на самом деле, или нет, но второй пристав Ивенский был убеждён: не случись тогда рядом с ним Максима Семёновича — не было бы его теперь в живых. С тех пор он считал себя его должником.

…— Роман Григорьевич! — не оставив подчинённому времени доложиться по форме, воскликнул первый пристав при виде вошедшего. — Рад вас видеть! Вы, я смотрю, в партикулярном? Взяли дело убиенного мага… как бишь его… — у Максима Семеновича была плоховатая память на имена, чтобы это не мешало работе, он всегда носил с собой особый блокнот, — Понурова! — он нашёл нужную запись прежде, чем Ивенский успел подсказать.

— Да, ваше высокоблагородие, взял, — отчего-то насторожился второй пристав, тон начальника показался ему необычно напряжённым. И точно!

— Напрасно! — вдруг от души выпалил Максим Семёнович.

— Отчего же, Максим Семенович?! — Ивенский от такого заявления даже опешил; собственно, он обязан был это дело взять, и иначе поступить никак не мог. Чем же начальство недовольно?

— Ах, да я не о том, что напрасно взяли, а о том, что напрасно оно случилось, и нам досталось, напрасно! Пусть бы кто другой им занимался! Дурно пахнет это дело, вот что я вам скажу, милый мой Роман Григорьевич. Большой бедой может обернуться. Уж поверьте, я такие вещи нюхом чую!

Да, действительно, было у первого пристава Окаймлённого необычное свойство предвидеть служебные неприятности, это все знали, и в его способностях не сомневались. Поэтому и Роман Григорьевич не стал отговариваться, дескать, пустое, дело как дело. Спросил только:

— Да кому же ещё им заниматься, как не нам? Тут целиком наша юрисдикция.

Но у начальника уж наготове был ответ.

— Особой Канцелярии, ^[12]вот кому! Вот помяните моё слово, мы с ними ещё столкнёмся, не обойдётся без них. Непростое это дело, ох, непростое. Уж меня вчера, не взирая на простуду, по нему вызывали… — он многозначительно указал пальцем в потолок, что должно было означать его превосходительство, господина обер-полицмейстера Люггерта. — Вызывали, да. Спросили, осведомлён ли — ну, тут я, спасибо докладу вашему, был во всеоружии. О вас лично выспрашивали: кто таков, хорошо ли служите… Уж я им про папеньку вашего упомянул, не обессудьте. Знаю, что не любите этого, да только надежнее, если известно им будет, какого вы рода, кто за вами стоит. А то ведь у нас, если ты не в чинах, да без связей, как: был человек — нету человека, ищи-свищи! Не хочу вас пугать, но дурное это дело, право, дурное! Лучше бы его и не было совсем.

— Так ведь уже завели, никуда не денешься, — возразил Ивенский, не то что напуганный — не умел он пугаться, то ли по характеру, то ли по молодости лет — а, скажем так, заинтригованный. — Просто так закрыть тоже не можем… И потом, ведь интересно, Максим Семенович! Не каждый день у нас магов убивают, а? Я пойду работать?

  22