Чтобы предотвратить новый приступ стыда, Александр обнял ее и произнес тихим, незнакомым голосом:
— Спасибо, дорогая! Хочешь, чтобы я остался на ночь?
Она покачала головой, заворочалась в его объятиях, тем самым давая понять, чтобы он ушел. Поцеловав ее в лоб, Александр встал с постели.
«Он не понимает, почему я прошу его уйти, — подумала она. — До него не доходит, как трудно мне отказаться от этих спонтанных, горячих проявлений чувств, свидетельствующих о нашем глубоком внутреннем единстве — о любви!»
Тем не менее, она была благодарна ему: вопреки всему, он давал ей то, что мог дать мужчина.
Через два дня она, к его удивлению, стояла в дверях с большим подсвечником в руке.
— Могу я войти? — робко спросила она.
— Сесилия! Добро пожаловать! Устроившись рядом с ним, она прошептала:
— Ты наверняка думаешь, что у меня огромная тяга к мужчинам?
Он коснулся кончиком носа ее щеки.
— Вчера вечером мне стоило большого труда не придти к тебе снова. Сегодня вечером я уже решил, что пойду к тебе. Хорошо, что ты сама пришла! Я так рад этому! — Я хочу не любого мужчину. Ты это знаешь, — шептала она ему на ухо.
— Никакой другой мужчина не посмеет прикоснуться ко мне, как это делаешь ты.
Он погладил волосы на ее висках, нежно и задумчиво.
— Значит, ты тосковала? — тихо спросил он. — Хотела, чтобы я был рядом?
— Мое тело изнемогает от тоски… — еле слышно произнесла она.
Больше они ничего не говорили. Только прерывистое дыхание Сесилии говорило о том, что Александр придумал что-то новое: он целовал ее шею, груди, живот.
Обняв его и всхлипывая, она гладила шрам на его спине, чувствуя на своем лице его губы. Он никогда по-настоящему не целовал ее, если не считать принудительного поцелуя на свадьбе. Он и сейчас не целовал ее в губы, и она не ждала от него этого — ведь поцелуй ведет к…
Внезапно у нее перехватило дух от изумления. Вся ее кровь устремилась к влагалищу в потоке режущей, сладостной боли.
Александр вошел в нее!
— Александр… — беззвучно прошептали ее губы, и она уставилась на него расширенными от изумления глазами.
— Тише, — испуганно прошептал он, весь дрожа. — Не говори ни слова!
Она поняла, насколько все это было хрупко: одно слово, одно неосторожное движение могло разрушить настроение, разбить вдребезги непрочную, словно ночной лед, надежду.
По выражению его глаз она поняла, что он сам не свой: он весь обливался потом, будучи не в силах пошевелиться. Некоторое время он просто дрожал, затем начал медленно двигаться. По его телу пробегала дрожь. Она не осмеливалась пошевелиться.
Сердце ее стучало.
О, Господи, она сама пришла к нему! Она должна все это вынести, должна!
И Александр видел это по ее лицу. Он сжал ее плечи, прося ее уступить, — и все превратилось в головокружительное, безумное опьянение, она ничего больше не понимала, слыша свои всхлипы, видя искаженное гримасой лицо Александра, двигаясь ему навстречу и в конце концов перестала думать.
Мгновение они лежали без сил, не двигаясь, потом Александр встал и надел халат.
— Прости… — пробормотал он каким-то чужим голосом и вышел из комнаты.
Сесилия лежала, словно оглушенная.
«Если он уйдет и бросит меня сейчас, я никогда ему этого не прощу», — подумала она.
Но он этого не сделал. Возможно, он не подозревал, что через закрытую дверь все слышно: он сидел в маленькой прихожей и плакал. Он просто рыдал.
У Сесилии сжалось сердце, ей так хотелось пойти к нему и дать ему понять, что он не одинок. Но он сам должен был сделать выбор в одиночестве.
Незаметно пробравшись в свою комнату, она прислушалась с бьющимся сердцем: что там, за дверью. Но теперь все было тихо, она не знала, где он.
На следующее утро она столкнулась в дверях с Вильгельмсеном.
— Его милость не хотели будить графиню. Он передает привет и говорит, что должен на время уехать.
Сесилия была разочарована.
— Когда он вернется?
— Он не сказал. Думаю, он и сам не знает.
— Куда же он поехал?
— Он тоже не сказал.
— Спасибо, Вильгельмсен.
«Вот я и потеряла его, — подумала она, чувствуя невыносимую душевную боль. — Мечта разрушена. То, что произошло, слишком мучительно для него».
13
От Александра не было никаких вестей.