89 
– Действительно, я приехала вчера дилижансом из Бреста.
– Невероятно! Решительно бретонцы сильно изменились, если стали производить подобные цветы. Я считал их способными разводить только вереск и дрок, а оказывается, их розы прекрасней наших. Вы мне расскажете как-нибудь вашу историю, дитя мое. Я думаю, она доставит мне удовольствие! Какие глаза!
Непринужденным жестом князь взял двумя пальцами Марианну за подбородок и, потянув к себе, стал рассматривать ее сверкающие зелеными и голубыми блестками глаза.
– Они действительно цвета моря, – с чарующей нежностью прошептал он, – когда оно играет под солнцем. Что ж касается этих губ…
Марианна увидела, как склоняется к ней дерзко улыбающееся лицо, и инстинктивно попятилась, покраснев от стыда, оскорбленная этим домогательством, открывшим ей всю глубину ее падения.
– Монсеньор, – отчетливо произнесла она, – я без сомнения бретонка, но… не до такой степени.
Он язвительно хохотнул.
– К тому же и целомудренная? И остроумная? Не слишком ли много достоинств для простой лектрисы, м-ль Малерусс, э?
Марианна закусила губу, она отвечала ему как равному, и теперь корила себя за это. Ведь Фуше предупреждал ее: этот человек, пожалуй, самый проницательный во всей Империи. Пробудить в нем подозрение было смертельно опасно. Она должна, сколько возможно, придерживаться своей роли простой лектрисы. Но, с другой стороны, могла ли она позволить себе принять этот поцелуй, который разрешил бы князю и другие вольности? Министр полиции не утаил от нее, что Талейран обожал женщин и что его любовное досье было одним из самых обширных.
– Пока целую ваши ручки, – многозначительно сказал князь, делая особое ударение на имени, – мы вновь увидимся позже.
Он повернулся на каблуках и направился неровными шагами в темноту салона. На удивление, хромота придавала его походке некую нерешительную медлительность, не лишенную грации. Даже в немощи этого человека было определенное очарование.
И внезапно в мозгу Марианны промелькнула новая мысль. Послал ли Фуше – хитрый лис – ее сюда, только чтобы исполнять нехитрые обязанности лектрисы или же, зная склонность к хорошеньким женщинам и предвидя эффект, который произведет красота его подопечной, не уготовил ли он ей более интимную роль, гораздо более интересную для него? Если это так, то министр еще подлее, чем она считала. Дрожь отвращения пробежала по ее телу.
Лакей, вошедший в салон с двумя горящими канделябрами, разогнал темноту и оборвал размышления девушки. Быстро собрав ноты, она покинула зал и поднялась к себе, отбросив прочь эти отвратительные мысли и унося с собой, как сокровище, новую надежду, которую старый музыкант пробудил в ее душе: пение!
Часы пробежали, и было уже за полночь, когда Марианна в простом халате из белой шерсти присела у небольшого письменного стола, стоявшего между окном и камином. В выдвижном ящике она нашла нужные письменные принадлежности: бумагу, перья, коробочку с песком, чернила и воск для запечатывания. Итак, ей предстоит приступить к первому из ежедневных рапортов, за которыми по утрам будет приходить истопник.
Довольно неприятное бремя, не говоря уже о вызывавшей у Марианны отвращение роли невольной шпионки. Ей хотелось спать, и белоснежная постель, на которой внимательная рука оставила батистовую ночную сорочку, сладко манила к себе. Кроме того, ей так хотелось помечтать.
Чтобы придать себе решимости, Марианна выпила стакан воды, полюбовалась стоявшей на краю стола в хрустальной вазе распустившейся розой и с тяжелым вздохом принялась за работу. Надо закрыть приоткрытое окно в будущее и сосредоточиться на малособлазнительном настоящем.
Она начала кратким сообщением о своем прибытии в дом, затем, как она заранее решила, буквально утопила Фуше в кружевах и нарядах. Однако надо было описать и вечер, на котором она присутствовала. Он еще не закончился. До слуха девушки легкими порывами долетали звуки гайдновского вальса, непреодолимо притягивая к тому, что она видела и что так ее очаровало. Все было до того прекрасно! Как втиснуть столько блеска в сухие строчки полицейского рапорта, когда пишешь под звуки волшебной музыки! Ей пришел на память данный министром совет: «Не думайте, что вы делаете рапорт, пишите, как писали бы свой дневник, ни больше ни меньше».
После этого все стало просто.
«Я не присутствовала на обеде, данном в честь вице-короля и вице-королевы Италии, – начала Марианна, – лектрисе не просто среди таких важных особ. Я видела только меню с такими названиями, которые я не могу себе представить. Такие, как «герцогиня из домашней птицы с кремом», «эпиграмма на Турвиля из ягненка», «сладчайший омар а-ля Ришелье». У французов привычка давать кушаньям имена великих людей? Это кажется мне странностью, мало достойной уважения… Что касается того, что подали в мою комнату, я совершенно не знаю, что это было… за исключением жареного цыпленка, но все оказалось вкусным. Фанни рассказала, что князь чрезмерно требователен во всем, что касается кухни. Шеф-повар, похоже, особа первой величины. Его зовут г-н Карем, и я имела честь недавно встретиться с ним, когда княгиня предложила мне сопровождать ее до столовой, чтобы проверить расстановку цветов. Стыдно сказать, но он едва взглянул на меня, этот низкорослый злобный толстяк в белом накрахмаленном халате, прохаживающийся везде с большим ножом на животе, с лицом обиженного херувима. Но я с изумлением констатировала почтение, с которым г-жа де Талейран разговаривала с ним. Говорят, что сам князь выбирает слова, когда обращается к нему».
89 
