Последние отзывы

  88  

— А по-моему, милый получился червячок. У него улыбка добрая, — успокоила его Варвара.

Мобильник Эссиорха, лежащий на стеклянном столе, завибрировал и стал медленно сползать.

— И тут зазвонил телефон! Кто говорит? Слон! — сказал Корнелий, под завязку набитый дурацкими цитатами.

Эссиорх слушал в трубке сбивчивую женскую речь, и лицо у него вытягивалось. Не дослушав, он снес плечом Корнелия, рванул балконную дверь и спрыгнул на газон. Мотоцикл не стал обижаться и завелся сразу — наверное, с перепугу.

Добряк залаял с балкона вслед чихающему мон­стру, окутанному сизым облаком. Корнелий поднял­ся с пола и уставился на опрокинутый мольберт.

— Я понял! — сказал он.

— Чего ты понял? — спросила Варвара.

— Звонил явно не слон. И надо ему явно не шо­колада!

Вернулся Эссиорх поздним вечером. Его мото­цикл завалился под деревом, как загнанное больное животное. Варвара давно ушла. От Добряка остался собачий запах и погрызенные ножки стула.

Корнелий лежал на диване и сам себе играл на флейте. Эссиорх молча прошел в комнату и, как кегельный шар, закатил под стол шлем. Корнелий ото­рвал от губ мундштук.

— Варвара меня не понимает!.. И я сам себя не понимаю! Один Добряк меня понимает, но и он, между нами, собака порядочная! — пожаловался он Эссиорху.

Хранитель не отвечал. Корнелий забежал сбоку и на глазах у друга увидел слезы.

— Улита на Большой Дмитровке, у мрака! Мне туда не прорваться! — сказал Эссиорх отрывисто.

— Во дела! Неужели сама вернулась к мраку? — не поверил Корнелий.

Шлем как живой выкатился из-под стола. Эсси­орх пинком загнал его обратно.

— Нет. Но у них есть над ней власть. Будь у Улиты решимость вырвать все прошлое с мясом, насовсем вырвать, по крови, свет — не мы с тобой, а тот свет, о котором мы знаем — помог бы ей. Стены Дмитровки не удержали бы ее. Никакой жалкий контракт, ни­какие капли крови… А так… Пока не возненавидишь себя старого — не станешь другим.

— Она хотя бы жива? — озабоченно спросил Корнелий.

— Я поймал суккуба, который оттуда вышел. Он сказал, они держат Улиту взаперти… Пуфсу сейчас не до нее. Он хочет досадить не только мне, но и Арею… Скоро тот дерется с Мефодием!

Глава 17. Вертикальный враль

Честный ответ можно получить только на честный вопрос. Иначе получится бессмыслица. Ни ответ без вопроса, ни вопрос без ответа ценности не имеют. А потому, пока ты не спросил, никто тебе отвечать не будет.

Йозеф Эметс, венгерский философ

Ромасюсик склонился в приторном поклоне. Махнул рукой.

— Дверь открылась. В квартиру протиснулся волосатый человек в красной пайте, с лицом злоб­ствующего тушканчика и торчащими передними зубами! — сказал он, нагло глядя на Мефа.

Буслаев оглянулся, хотя и без того знал, что крас­ная пайта только на нем. Пока он размышлял, в ка­кую сторону провернуть Ромасюсику забитый оса­ми нос, Прасковья оглушительно расхохоталась, и Меф понял, что Ромасюсик всего лишь послужил ей рупором.

Дафну же и Мефа волной смеха отшвырнуло к вешалке. Коляска с Иркой откатилась на метр и была поймана Багровым. Депресняк, припав брюхом к паркету и разметав крылья, чтобы казаться больше и страшнее, шипел на дверь комнаты. Оттуда появил­ся вначале Мошкин, потом Чимоданов с Натой и, на­конец, с лицом нашкодившего ясельника, выглянул великан Зигя. Чтобы не зацепить затылком дверную коробку, при ходьбе он опирался на пальцы рук.

Прасковья поманила к себе Зигю и через Ромасюсика что-то сказала ему. Зигя выслушал, шмыгнул носом и с просветлевшим лицом устремился к Мефу.

— Папа, Зигя сегодня никого не обижал! Был хороший мяльсик! Слусал маму. Днем лег спать без скандаля! — сообщил он ему.

Меф ошалело моргнул.

— Ты мой папа! А она мама! Папа, обними маму! — потребовал подученный Зигя. Он сгреб «папу» рукой и потащил к «маме».

Меф тревожно оглянулся на Дафну. Та дернула плечом: мол, выкручивайся, как знаешь, а я — пас. Буслаев вовремя поймал за ухо злорадно ухмыляю­щегося Ромасюсика и, оторвав его, предложил Зиге.

— Се-нить шладенькое?

Карапуз мгновенно бросил «папу» и, капая слю­ной, зачавкал шоколадным ухом. Ромасюсик серди­то запыхтел. На отращивание нового уха у него ухо­дило несколько часов. Плюс некоторое количество сахара.

Напружиненный Депресняк издал зашкаливаю­щий по громкости вопль, рассек воздух крыльями и прыгнул. Из комнаты вытек джинн. Небрежно по­смотрел на Ирку, озабоченно на Даф и ее флейту и мрачно на Багрова. Внутри его контура болтался за­стрявший, как в киселе, кот, полосовавший когтями воздух.

  88