111 
Несан отлично впишется в коллектив гонцов Далтона. Всех их он тщательно отбирал на протяжении десяти лет, молодых людей из злачных мест, которые иначе были бы пожизненно обречены на тяжелый труд, деградацию, не имели бы практически никакого выбора и никакой надежды. Все они были грязью под ногами андерской культуры. А теперь, передавая послания глашатаям, они помогали кристаллизовать и контролировать эту саму культуру.
Гонцы делали гораздо больше, чем просто доставляли документы. В некотором смысле они были чем-то вроде личной армии, оплачиваемой налогоплательщиками, и одним из средств, с помощью которых Далтон достиг своего нынешнего положения. Все его гонцы были непоколебимо верны одному лишь Далтону, и никому больше. Большинство из них охотно пожертвовали бы жизнью, буде он возжелает этого. И иногда такая необходимость возникала.
Далтон улыбнулся, когда его мысли обратились к более приятным вещам. Терезе, в частности. Она чуть ли не парила от восторга, что была представлена Суверену. Когда они после пира вернулись к себе и легли спать, она, как и обещала, весьма громогласно показала ему, какой хорошей может быть. А Тереза могла быть потрясающе хороша.
Она была настолько возбуждена встречей с Сувереном, что все утро провела в молитвах. Далтон сомневался, что её тронуло бы сильней знакомство с самим Создателем. Он был рад, что смог доставить Тереза такую радость.
Во всяком случае она хотя бы не хлопнулась в обморок, как это произошло с некоторыми женщинами и даже одним мужчиной, когда их представили Суверену. Хотя такая реакция была вполне обычной вещью, эти люди чувствовали себя потом весьма неловко. Впрочем, все отлично поняли и охотно приняли их реакцию. В некотором роде это было знаком отличия, талисманом веры, доказывающим преданность Создателю. Никто и не расценил такую реакцию иначе, как проявление искренней веры.
Далтон, однако, считал Суверена обычным человеком. Безусловно, занимающим высокий пост, но всего лишь человеком. Но для многих Суверен был чем-то гораздо выше столь обыденной оценки. Когда Бертран Шанбор, человек, которого и так уже сильно уважают и которым восхищаются как самым потрясающим Министром Культуры всех времен, станет Сувереном, то он тоже станет объектом безрассудного поклонения.
Далтон, впрочем, подозревал, что большинство этих истеричных баб предпочло бы упасть под Суверена, а не перед ним. Для большинства это было бы религиозным актом, а не банальным совокуплением, как даже с таким могущественным человеком, как Министр Культуры. Даже мужья чувствовали себя облагодетельствованными, если их жены благочестиво соглашались разделить ложе с Сувереном.
Раздался стук в дверь. Далтон собрался было произнести "войдите", но женщина уже вошла. Франка Говенлок.
- А, Франка! - Далтон встал. - Рад тебя видеть! Тебе понравилось на пиру?
По какой-то причине женщина выглядела мрачно. Темноволосая и темноглазая, обычно держащая себя так, что казалось будто она все время находится в тени, даже когда она стояла на ярком солнце. Все это вместе создавало действительно мрачный эффект. Рядом с Франкой даже воздух казался застывшим и холодным.
Она на ходу схватила стул и подтащила к столу, плюхнулась на него напротив Далтона и скрестила руки на груди. Несколько ошарашенный Далтон опустился на стул.
Вокруг её прищуренных глаз собрались морщинки.
- Мне не нравится этот тип из Имперского Ордена, Стейн. Ни капельки не нравится.
Далтон расслабился. Франка носила свои черные, почти до плеч волосы распущенными, но при этом они никогда не падали ей на лицо, будто замороженные ледяным ветром. Висков чуть коснулась седина, но отнюдь не старила её, и придавала лишь более серьезный вид.
Простое платье цвета охры Франки было наглухо застегнуто до шеи. Чуть выше ворота виднелась черная бархатная лента. Лента как правило была черного бархата, не но всегда. Но, из чего бы ни сделанная, она всегда была в два пальца шириной.
Именно потому, что она вечно носила на горле эту ленту, Далтона очень интересовало, почему она её носит, а в первую очередь - что под ней скрывается. Но, поскольку Франка есть Франка, он никогда не спрашивал.
Далтон знал Франку Говенлок вот уже почти пятнадцать лет и половину этого срока прибегал к услугам её таланта. Иногда он думал про себя, что возможно, ей когда-то отрубили голову, а она потом пришила её себе обратно.
- Мне очень жаль, Франка. Он что-то тебе сделал? Оскорбил? Попытался лапать тебя, да? Если это так, то я с ним разберусь, даю слово.
111 
