Особенно,... 
39 
— Камышевский видел, как ты заходил к Жанке.
Славка судорожно вздохнул.
— Она была неплохая девчонка. Мне ее жаль. Но…
— Что?
— Это должно было случиться. Бабушка считает, Жанка была настоящей блудницей. Она думает, я с ней спал, и велит попросить у тебя прощения. Прости меня. Но только я никогда не спал с Жанкой.
Я глядела на огромный оранжевый шар закатного солнца. Купола собора сверкали червонным золотом, и моим глазам сделалось больно от этого яркого сияния. — Ты плачешь? — услышала я словно издалека Славкин голос. — Ты жалеешь о том, что произошло в крольчатнике?
Я замотала головой и закрыла глаза.
— Я жалею о том, что не узнала тебя.
— А я думал, ты узнала меня… Я сел на Росинанта и сделал несколько кругов вокруг собора, а потом покатил к спуску. Мне казалось, я взлечу. Мне очень хотелось взлететь и посмотреть на землю сверху. Но этот проклятый поворот возле ликероводочного стоил Росинанту разбитой фары и сломанного руля.
— Я так и думала, что на Маяковке ты оказался случайно.
— Ага, голубки, вот вы где. Пупсик, твой кавалер напоминает мне средневекового рыцаря. Я всегда мечтала о сэре Ланселоте. — Марго была при полном параде и благоухала «Черной магией». — Можно присоединиться к вашей компании? — Прежде чем сесть на лавку, Марго аккуратно расправила юбку. — Сегодня грандиозный день в моей жизни. Впервые за всю историю существования небезызвестной вам простолюдинки Марго некий мужчина, а точнее кавказский хан и хмырь, собирается предложить ей свою руку и сердце. Но вы только не думайте, дети мои, что это предложение бескорыстно. Взамен он потребует то, что Марго при всем своем желании не сможет ему отдать. А она всегда так мечтала об этой торжественной минуте.
Марго притворно шмыгнула носом.
— Он еще тот фрукт, — сказал Славка. — Жалко, я не успел набить ему морду. Он так и не расплатился со мной за фотографии.
— Какие фотографии? — Марго улыбалась и смотрела на Славку невинным взглядом.
— Они там в одежде снимались. Велел напечатать на глянцевой бумаге в пяти экземплярах.
— И ты напечатал? — безразличным тоном спросила Марго.
— Конечно. Я же профессионал.
— А меня напечатаешь… на глянцевой бумаге?
— Только не с ним. Ты с ним еще наплачешься.
— Я не собираюсь плакать. Ни с ним, ни с кем-то еще. Скажите, дети, вы любите ходить в театр?
— Нет, — ответила я, вспомнив невольно Камышевского.
— Жаль. — Она нарочито надула губки. — Я хочу собрать завтра друзей по поводу нашей помолвки.
— Дурочка. — Славка резко встал и чуть не запахал носом в фонтан. — Я не приду.
— А я приду. Марго, я обязательно приду.
Мне вдруг сделалось легко и весело. Я подмигнула своей тетке и показала ей язык.
* * *
Мы накрыли на лужайке возле фонтана длинный стол. Так распорядилась Марго. Гости потянулись косяком — девчонки с синими веками и ярко-малиновыми губами, парни, примечательные своей непримечательностью. Среди них было много знакомых лиц. Я терялась в догадках, где же я их видела? Пока не вспомнила: это были те самые одноклеточные бородавки из общаги. Я с опаской покосилась на бабушку, хлопотавшую вокруг праздничного стола. Она, похоже, ничего не заметила.
Арсен явился в черном костюме с галстуком-бабочкой и большим букетом цветов. У него был чрезвычайно торжественный вид. Они с Марго заняли места во главе стола. Напротив восседали бабушка и дедушка Егор. Мама села возле меня на табуретку.
— Наконец-то, — сказала она. — Но мне будет очень жаль, если Рита от нас уедет.
О помолвке объявил дедушка Егор. Он толкнул очень длинную речь, которую я, разумеется, не запомнила. Суть ее сводилась к следующему: как хорошо, что любви покорны все возрасты, народы, социальные прослойки и так далее. Под конец дедушка прослезился, полез в карман за платком и вынул какую-то кружевную тряпку.
— С ума сошел, — услышала я мамин шепот. — Шутить тоже нужно в меру.
Ее последние слова потонули в диком хохоте. Дедушка Егор вертел в руках «платок». Он взирал на него с искренним недоумением. Это были женские трусики.
Бабушка демонстративно встала из-за стола и, окинув дедушку Егора уничижительным взглядом, направилась в дом.
— Куда же ты, Варечка? — Дедушка Егор стал краснее вареного рака. — Прости меня!
39 
