Особенно,... 
101 
— Это кто же тебя таким умником на старости лет сделал? Уж не Алевтина ли? Ишь ты, правильно скумекала — не больно в ее года полюбовники на шее виснут. А ты забыл, как по ихней милости на речку топиться бегал? Спасибо Филипыч, царство ему небесное, переметы тем временем вытягивал.
— Хватит, мать, с тех пор пятнадцать лет прошло, а то и больше, а вы все…
— Помню, башкой об стенку колотился и приговаривал: «Никогда не прощу ей измену. Скорей сдохну, чем прощу».
— Может, замолчите наконец? — повысил голос Петр. — Мало ли что я мог от обиды наговорить? Я ей за прошлое простил. Эх, кабы мне раньше ума, мы бы с ней детей нарожали.
Он в сердцах пнул ногой пустое ведро из-под угля.
— Это от поблуды-то такой? — возмутилась баба Галя. — Слава Богу, в нашем роду еще ублюдков не было.
— Да хватит вам бухтеть, черт побери! — рявкнул Петр и с силой хлопнул дверью.
* * *
Почтальонша Люся догнала Олю на перекрестке Садовой и Нижне-Петровской, радостно улыбаясь, протянула пухлый авиаконверт и, поправив на плече ремень сумки, свернула в подворотню двухэтажного особняка, увитого до самой крыши бурыми плетьми дикого винограда.
«Голубушка моя! — читала Оля Татьянино письмо, трясясь на заднем сиденье пахнущего бензином старенького автобуса. — Я наконец решилась написать тебе про нашу сенсацию номер один, к которой, прошу тебя, постарайся отнестись с присущим тебе философским юмором. Итак: наш великий музыкант-романтик Илья Привалов сочетался законным браком с… Угадай, с кем?
Нет, не с Риткой и даже не с Элькой, которая после твоего бегства в глубинку упорно навязывала ему свои руку, сердце и все остальное. А с Милкой. Представляешь — с Милкой! Той самой Милкой, которая часами выстаивала у артистического подъезда с букетиком, Милкой, которая… Впрочем, ты сама все про нее знаешь. Как выяснилось, оба ее предка работают в торговом бизнесе, так что свадьбу закатили купеческую: с икрой, ананасами, расфуфыренными родственниками со стороны невесты. Илюшкины деревенские предки выглядели аристократами чистых кровей по сравнению с этими торгашами. Все-таки порода в них чувствуется, оттого и в нем талантище такой. Как бы только не завял он в сей оранжерее. Свежая хохма: на последнем Илюшкином концерте Милка стояла у дверей артистической и сортировала особей мужского и женского пола по возрастному цензу — за полста милости просим, а те, кто помоложе, направо по коридору и вниз по лестнице. Вот как надо! Я лично прошла в тени Милкиной маман — тень у нее больше, чем у статуи Свободы. Андрюша сказал по этому поводу…»
Автобус подбросило на ухабе, строчки запрыгали перед глазами, закружились синим хороводом. Дальше читать незачем. Что будет дальше, она знает лучше, чем Татьяна, Ритка или Андрей. Для них Илья всего лишь талантливый самородок, веселый компанейский парень, она же знает про него гораздо больше. Эта глупенькая, бесконечно преданная Милка нужна ему сейчас в тысячу раз больше, чем кто бы то ни было другой. С ее круглыми от обожания глазами, с непоколебимой уверенностью в том, что нет во всем мире равного Илье пианиста. Так и надо. Чтобы верить в себя каждую минуту. Оля сунула письмо в карман куртки, потом, вынув, разорвала на мелкие клочки и выбросила в окно. Обрывки бумаги долго кружились в солнечном воздухе.
* * *
Уже с порога Оля заметила большой лист ватмана, пришпиленный кнопками поверх расписания. Размашистые, кричаще красные буквы возвещали о том, что «сегодня в 15.00 состоится экстренный педсовет». И внизу с тремя восклицательными знаками: «Явка всех педагогов строго обязательна!!!»
В классе было нестерпимо жарко и от по-зимнему добросовестно натопленной печи, и от солнца, достающего везде своими длинными безжалостными щупальцами.
Оля то и дело вставала, подходила к окну, но весна уже не радовала ее. Мир словно распался на две части. Одна, искрящаяся всеми оттенками радости, разбилась на мелкие осколки прямо возле ее ног, другая, темная и безжизненная, как перегоревшая лампочка, осталась цела и невредима и теперь разрасталась над ней огромным унылым куполом.
Отпустив чуть пораньше последнего студента, Оля вышла в садик и присела на скамейку под кленом, разомлевшим от нахлынувшего тепла. В его могучем стволе уже задвигались соки, разгоняя свой бег до самых кончиков раскидистых ветвей и по пути одаривая жизнью застоявшиеся почки.
101 
