— Понял, не тупой, — ответил я, озадаченно глядя на бывшую.
Что за тон? А где почтительность? Где заискивание, к которому я уже так привык?
— Понял он, как же, — высокомерно хмыкнула Ленка. — Ребенок простудился из-за тебя, между прочим!
«Это еще что за наезд?» — удивился я еще сильнее.
Ленка определенно потеряла страх! Мне еще утром почудилось что-то не то, когда я предложил ей привезти Ваську ко мне домой, а она нахально — прямо как раньше! — заявила, что ей, видите ли, некогда. В итоге сговорились, как раньше, встретиться на остановке у института — ровно на полпути и от нее, и от меня.
Васька сидела у меня на руках, печально шмыгая носом. На голове у нее была осенняя шапка с беличьими кисточками, в которой она казалась еще несчастнее.
— Шапку с нее не снимай, — Ленка продолжала инструктаж. — Во всех театрах дует.
— Но эти беличьи уши перегородят весь вид…
— Не наши проблемы. Все равно не снимай. В буфете ничего ей не покупай.
— Там-то почему?
— Во всех буфетах одно и то же: водка и бутерброды недельной давности! — заявила Ленка с апломбом опытной театралки.
Я не выдержал и расхохотался.
— Понял! Не буду. Что я, не знаю, чем кормят детей ее возраста? Никакой водки! Только мороженое ей куплю, и все!
— Совсем дурной, да?
— Да шучу я, елки-палки.
— С тебя станется. Думаешь, мне мама не рассказала, как ты ее в озере искупал прямо в одежде?
— Знаешь, Ленка, мы пойдем. До спектакля меньше часа осталось.
Ленка, прищурившись, посмотрела вдаль и сказала ворчливо:
— Вообще не понимаю, зачем тащить больного ребенка в театр.
У меня лопнуло терпение.
— Тебе не угодишь! Сама же проела мне плешь насчет «развивалок»!
— А в пьесе ты уверен?
— «Муха-цокотуха», — озадаченно сказал я. — Классика.
— Точно не какое-нибудь модное прочтение?
— Чего?
— Ну там муху играет баба с антеннами на голове и в черном лифчике, а паука…
— Негр в белых труселях с крестом на попе.
— Дурак!
— Сама такая! Театр-то кукольный.
— Какая разница? Была я один раз в кукольном — такую пошлятину показывали!
Я только пожал плечами в ответ на эти глупости. И подумал, что в качестве змея договариваться с Ленкой было гораздо проще. Это потому, что она только один язык и понимает. Язык силы называется…
В этот момент напротив парковки затормозил серебристый «Крайслер». При виде него у меня глаза полезли на лоб. Это был совсем не тот «Крайслер», который забирал Ленку раньше. Новый, явно дорогущий, он выглядел так, словно только что выкатился из автосалона. Но главное — это был кабриолет!
— А… — выдавил я, показывая на сияющее авто.
Ленка самодовольно усмехнулась и небрежно ответила:
— Вот, решили машинку обновить.
Прежде чем я успел высказать ей все, что думаю по поводу целесообразности покупки кабриолета в нашем климате (спортивная тачка Моралеса и то не выглядела настолько нелепо), водительская дверца открылась, и на улицу неспешно вылез незнакомый мне Ленкин бойфренд. Или муж — я не был в курсе их семейных отношений.
Я уставился на него с неприкрытым любопытством. С виду он был ненамного старше меня, но держался с солидными манерами человека зрелого, облеченного властью и ответственностью. Одет очень респектабельно: темный деловой костюм, подобранный в тон галстук, белоснежная сорочка, сияющие туфли. Чтобы замаскировать ранние залысины, голова побрита под машинку, оставлен только бесцветный короткий «ёжик» — так стриглись бандиты в девяностые. Выражение лица — настороженное. Уж не знаю, что Ленка ему про меня наболтала, но казалось, он ждет от меня какого-то подвоха или дикой выходки.
Я лучезарно улыбнулся. Он окинул меня взглядом, полным сомнений, сделал пару шагов навстречу и протянул ладонь с плотно сжатыми короткими пальцами. Рукопожатие было крепкое, даже слишком. Я подавил хулиганское желание взвизгнуть, всплескивая пальцами в воздухе, вместо этого тоже сдавил его ладонь изо всех сил.
— Герман, — кратко представился Ленкин муж.
— «Уж полночь близится, а Германа все нету?»
Ленка нервно дернулась. Мне даже стало ее жалко.
— Алексей, — под испепеляющим Ленкиным взглядом ответил я, копируя его надменный тон.
Тот посмотрел на меня испытующе — видимо, пытался понять, на каком основании я, пришедший сюда пешком, смею так с ним разговаривать.