35 
Профессор заметно стал выглядеть более здоровым. Он так увлекся рассказом, что, казалось, забыл о своих старческих болячках. Скорее всего, права была Оля Синицкая, которая увидела в старом краеведе моральную усталость, усталость духа, а не тела.
– Вот смотрите, Игорь, – продолжал профессор, – следите по карте и запоминайте, если собираетесь рассказывать молодому поколению о боях на Кавказе. – Сосредоточившись в районе Невинномысска и Черкесска, 49-й фашистский корпус, разделенный на отряды, в середине августа устремился к перевалам центральной части Кавказского хребта с целью переправиться через них в районе Сухуми, Туапсе, перерезать коммуникации Черноморской группы Закавказского фронта и оказать помощь другой немецкой армии в ее продвижении вдоль Черноморского побережья на Батуми. Противник двигался через Клухори по долине Кубани – на перевалы Хотю-Тау и Нахар, по долине Теберды – к Клухорскому перевалу и Домбай-Ульген, по долинам рек Маруха, Большой Зеленчук – на Марухский и Наурский перевалы, по долине Большой Лабы – к перевалам Санчар и Псеахша. К середине августа части дивизии «Эдельвейс», наступая по долине Теберды, подошли к Клухорскому перевалу и потеснили наши обороняющиеся части на южные склоны перевала. Но брошенный на усиление Клухорской группы учебный батальон, сводный отряд Сухумского пехотного училища и отряд НКВД подошли к месту боев только 22 августа, когда противник уже спустился на южные склоны перевала и подошел к водопаду ущелья Клыдж. Дальнейшее продвижение гитлеровцев было приостановлено, но, увы, отбросить их с перевала не удалось. Войска, выдвинутые на помощь Клухорской группе, 26 августа предприняли наступление, но безуспешно.
– Не полетели ли тогда головы за такие провалы в обороне Кавказа? – спросил Чистяков.
– Мне рассказывали, – ответил Воронин, – что Берия, срочно прилетевший на свою сухумскую дачу, вызвал к себе группу генералов. Страшно орал и размахивал пистолетом, требуя ответов. Кто-то из генералов, не помню, кто точно, попытался Берии возразить на его обвинения и сослаться на объективные причины, Берия ударил его кулаком в лицо. Вот так-то, молодые люди. А выбить «эдельвейсов» с Кавказа Красная армия так и не смогла, они ушли оттуда сами в 1943 году, потому что захват советскими частями Нальчика создал угрозу окружения и сделал бессмысленным удержание кавказских вершин и перевалов в условиях общего отступления немецкой армии.
– Значит, пушка и каска, – задумчиво сказал Чистяков, – это где-то осень 41-го или весна 42-го. Период их продвижения. Теперь я немного другими глазами буду смотреть на эти горы.
Спасатели стали шумно собираться и благодарить профессора. Воронин кивал, улыбался, но было видно, что этот визит к нему молодежи отнял у старика много сил. Профессор не стал даже подниматься со своего кресла и попросил, чтобы спасатели захлопнули за собой входную дверь. Может быть, ему, под воздействием воспоминаний, хочется побыть одному, решил Чистяков, не выходить так быстро из того времени, в которое его заставили снова погрузиться гости. И только когда спасатели уже обувались в прихожей, из кабинета раздался слабый голос профессора:
– Игорь, задержитесь, пожалуйста.
Чистяков удивленно переглянулся с друзьями и снова снял ботинки. Мостовой и Синицкая молча остались ждать Игоря в прихожей.
– Я тут подумал, Игорь, – сказал задумчиво Воронин, когда Чистяков снова появился в кабинете, – что при вашей любознательности и интересе к истории своего края, который вы проявляете, мне следовало бы сделать вам один полезный подарок.
– Да ну, что вы, Никита Савельевич, – пробормотал Чистяков.
– Не спорьте, молодой человек, не спорьте, – возразил профессор. – Я лучше знаю. Подойдите сюда.
Чистяков послушно подошел к столу и остановился.
– Вот возьмите эту книгу, – протянул профессор Игорю то самое красочное издание в глянцевом переплете, из которого он зачитывал цитаты во время беседы со спасателями. – Это моя последняя. Она вам очень пригодится, вы почерпнете для себя много нового. Вы же любите рассказывать о наших местах, вот и будете пользоваться.
– Спасибо, Никита Савельевич, – сказал Чистяков и взял в руки книгу.
– Берегите ее как память обо мне, – наставительно, но как-то грустно сказал Воронин.
– Ну, Никита Савельевич, – возмутился спасатель, – что это вы с таким пессимизмом говорите?
35 
