— Ни хрена себе, — сиплым шепотом сказала одна из баб другой, закрывая лицо локтем. — Блин! Комиссия…
Другая с сомнением подняла брови, поджала губы, подумала и таким же сиплым шепотом ответила первой:
— Да не, не комиссия… Одна, да еще в штанах… И Сергеевна не предупреждала…
— Я не из комиссии, — терпеливо сказала Ася. — Я к вашему директору по личному делу. Вернее — по личному делу одного из ваших учеников.
Бабы тут же успокоились и загомонили все одновременно на разные голоса:
— А, так Анатольна счас в доме! Обедать пошла, проститутка! Скоро уже заявится! Начнет лаяться, шо пол не докончили! Уродуемся тут с утра, как проститутки! Без жратвы, без всего! А она все бросила — и обедать! Похудеть боится, проститутка!
Бабы опять хором заржали, размахивая руками и разбрызгивая краску кистями. Одна выглянула в окно, радостно заорала:
— Анатольна! Ползи шибче! Тут тебя дожидаются! Шо ты как проститутка переваливаешься! — Обернулась к остальным, с обидой объявила: — Не, вот ведь проститутка, а? Ни хрена нам не несет! А я шо говорила? Я и говорила, шо сбрешет! Сама нажралась, проститутка, а нам — хоть бы хлеба кусок! Хоть бы картохи наварила! Два часа лындала, проститутка! Да за такое время я бы уже два пирога спекла! На всех!
— Да ты бы уж спекла, — насмешливо заметил кто-то. — Ты раз уж спекла, да сама и…
Дальше было что-то длинное, сложносочиненное и совершенно непонятное. Бабы, однако, поняли, опять заржали хором, опять стали общаться между собой не просто ненормативной лексикой, но и ненормативными голосами, и ненормативными жестами… Выражение лица у них тоже было совершенно ненормативным.
Ася вышла на крыльцо и подышала свежим нормативным воздухом, стараясь подавить тошноту. К крыльцу вперевалку подходила на редкость низкорослая и на редкость толстая тетка в цветастом ситцевом халате и в резиновых сапогах с обрезанными голенищами. Тетка на ходу ковыряла в золотых зубах щепкой. Подошла, остановилась, нерешительно поставила ногу на нижнюю ступеньку крыльца, но подниматься, наверное, передумала, задрала голову, уставилась Асе в подбородок, сильно щурясь, спросила высоким, громким, несколько скрипучим голосом:
— Это вы меня, что ли, ждете-а-а?
— Если вы директор этой школы, — осторожно ответила Ася. Она не верила, что директорами школ бывают такие… в общем — такие.
— Ну, я-а-а, — лениво сказала тетка, рыгнула, зевнула и мелко перекрестила рот. — А шо такое-а-a? Шо-то нада-а-а?
Ася в двух словах объяснила, что ей надо. Тетка слушала, сильно щурилась, зевала, мелко крестила рот, а дослушав, с облегчением заявила:
— Не, ета-а-а я не могу. Не имею права-а-а. Пусть роно само решаи-и-ить. А у меня счас вапще ремонт. Мне за имя-а-а следить нада-а-а. А то ети проститутки до осени не покрасю-у-ут.
— Зачем же вы таких мастеров нанимали? — спросила Ася, думая не об этой жуткой школе с ее жутким директором и с такими же жуткими мастерами, а о Митьке, который ходил в эту жуткую школу три года. Пешком, за четыре километра, в любую погоду. Бедный ребенок.
— Шо ж ета-а-а сразу мастера? — обиделась директор жуткой школы. — Шо я буду кого ни попадя-а-а нанима-а-ать? Ета усё наши учительши. Тута работают, у меня-а-а… Почти что все — родня-а-а.
— Да, я уже поняла, — грустно сказала Ася и пошла к мотоциклу. — До свидания.
— Ага-а-а, — сонно отозвалась тетка и опять сунула щепку в золотые зубы.
Треск мотоцикла заглушил все звуки, но Ася могла бы поклясться, что золотозубая тетка, глядя ей вслед, сильно щурясь, зевая и мелко крестя рот, высоким скрипучим голосом сказала: «Проститутка».
Легализовать Митьку в доме тети Фаины, перевести его в городскую школу и сделать временную прописку помогла Светка. Конечно, подключив своего мужа, мужниного брата, жену мужниного брата, брата жены мужниного брата и даже соседа родителей жены мужниного брата, майора милиции. Светка же помогла тете Фаине оформить опекунство над Митькой, когда через год «с северов» пришло письмо от третьего мужа Митькиной матери. Бывшего мужа. Бывший третий муж писал, что Валентина померла «от операции», так что он «спешит сообщить», что никаких алиментов ее сыну платить не будет, потому что он не его сын, он вообще ничего о нем не знал, к тому же развелся с Валентиной еще до того, как она померла. Бывший третий муж догадался прислать свидетельство о смерти Митькиной матери, но оформить опекунство все равно было трудно. Однако тетя Фаина как-то сумела доказать, что является самой близкой Митькиной родственницей. Митька остался в доме навсегда. На законном основании.