Особенно,... 
3 
– Это ты его, видать, сперва подбросила, – глумливо парировал папаша.
– Что ты, папочка.
– А какого же черта он умчался как ошпаренный? – Первый громовой удар по столу. – Ну-ка, отвечай!
Грохот стула об стену.
В животе у Миднайта что-то оборвалось, как только он представил толстые пальцы подонка на нежном личике девчонки.
Будь умником и не суй нос не в свое дело, Миднайт. Ей, видно, не привыкать.
И отчего это ему в голову лез образ худой, потерянной девчонки с растрепанными косичками, вечно стоящей в сторонке от других в школьном зале, после того как ее матушка навострила лыжи, – несчастной и брошенной, точь-в-точь как он сам после смерти Натана?
Звон пощечины.
Что она тебе? Разве кому-нибудь что докажешь?
Она вскрикнула.
Пальцы Миднайта сжались, смяв розовый шелк резинки. Мускулистое, собравшееся в тугой комок тело Джонни рванулось вперед прежде, чем он успел сообразить, что делает. Костяшки пальцев коснулись грубого дерева двери. И он отдернул кулак.
Она снова вскрикнула.
В мозгу у него что-то вспыхнуло, и бешеная, неудержимая ярость уличного хулигана охватила его. Молниеносным ударом тяжелого каблука он вышиб дверь.
Лейси осела на пол, из глаз от удара – первого в жизни! – хлынули слезы, которые заволокли все вокруг туманом. Отец никогда прежде не бил ее, но сейчас он просто взбесился. Одна мысль о том, как последнее время стали поглядывать на нее парни, приводила его в неистовство. Лоб у Лейси зудел, а левый глаз, наверно, заплывет, и появится синяк, так что он не позволит ей пару дней ходить в школу, и никто ничего не узнает.
Пальцы ее беспомощно теребили грязную обивку отцовского кресла, за которым она спряталась, чувствуя холод в животе – не столько от поднятого кулака отца, сколько от чудовищной пьяной ненависти, горящей в его глазах.
Эта ненависть, знала Лейси, всегда была в его глазах: с того самого дня, как сбежала ее красивая нежная мать – вот уже два года. И как бы ни вела себя Лейси, какой бы хорошей она ни была, а она была хорошей, как бы хорошо ни училась в школе, а она была первой ученицей в старшем классе, отец ею не гордился. Он даже не соизволил явиться в прошлом году в школу на спектакль, где она играла главную роль.
О, мамочка, почему ты меня не взяла с собой? Каждый вечер подушка Лейси была мокрой от слез, и она засыпала, всхлипывая и повторяя эти слова.
Мать частенько читала ей сказки о принцессах, живущих в замках, о девах, на долю которых выпадали суровые испытания и которых спасали от гибели смелые принцы, вырывающие их из лап огнедышащих драконов.
Мать всегда говорила, что придет день, к ним явится принц и вырвет их из плена их жалкого существования. Но только когда их принц явился, она убежала с ним во мраке ночи и забыла свою дочь. Отец винил Лейси за все случившееся и люто возненавидел ее с того самого дня.
Больше всего в жизни Лейси хотелось убежать из дома. Она была готова повторить поступок матери. Но она не знала ни одного принца, а уроды из ее школы, бросающие на нее похотливые взгляды и пытающиеся свистом выманить ее на улицу, вызывали у нее омерзение. До сегодняшнего дня она упорно твердила себе, что отец на самом деле не сделал ей ничего плохого, что идти ей все равно некуда и что по крайней мере дома у нее есть свои книги и мечты, пусть даже ее жизнь – тоска смертная.
Во всяком случае, такой она ей казалась до того момента, когда Джонни Миднайт ворвался в их дом, как герой из ее книжек, а кулак отца, занесенный над ее головой, повис в воздухе, а затем безвольно опустился.
Отец и дочь изумленно уставились на черноволосого принца из гетто, зловеще возникшего в дверях, всем видом своим являя воплощенную ярость.
– А ну-ка отвали от нее, – прорычал Джонни Миднайт.
Джонни перевел взгляд на Лейси, и на его лице отразилось явное волнение, грозный вид сменился заботливым, и он вдруг стал почти красавцем. И что удивительно – боль вокруг глаза и сосущий холод в животе вдруг как рукой сняло, и Лейси ожила.
Ее отец испуганно отшатнулся от юного хулигана.
– С тобой все в порядке, беби? – Джонни словно пропел эти слова, и голос его казался очень низким и бархатным.
С ней еще никто в жизни не говорил так тепло и заботливо, будто ему действительно до нее есть дело. Она посмотрела в черные угли его глаз, и взгляд его смягчился, как и голос. Но резкое противоречие между этой мягкостью и свирепостью его лица подействовало на нее как удар молнии, захлестнув все ее существо теплой волной, словно от него к ней проскочил разряд электрического тока. Джонни смотрел на нее, и жесткие линии его лица расправлялись и смягчались, будто и его зацепило тем же ударом молнии.
3 
