ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Только закрыв за собой дверь, Данте позволил себе расслабиться. Вспомнил душ, где она обвивалась вокруг него, а он входил в нее снова и снова. Вспомнил ее тихие стоны, когда оба они достигли кульминации. Ощущение своей плоти, погружающейся в ее плоть… Трудно представить, что в мире есть что-то еще, способное доставить ему подобное наслаждение.

И неужели она действительно поцеловала его в щеку и отрывисто прошептала, что жалеет о пощечине? Он осмотрел себя в зеркале лифта. Он все тот же, но не чувствовал себя таким, как был. Казалось, что с кожи удалили некий защитный слой. Данте дотронулся до щеки в том месте, где она его поцеловала.

А когда она уже не могла стоять, слабо цепляясь за него, ему пришлось ее нести. И даже уложив ее, измученную, на кровать, он чувствовал, что тело опять готово ее взять. С трудом он удержался — она такая маленькая. Наверняка у нее все болит…

— Ты бледна, дорогая, все в порядке?

Алиса выдавила улыбку, кивнула Патрисии. Она пригласила Патрисию встретиться и поболтать пораньше — перед ужином, а Данте оставила записку в комнате. Жалкая уловка, оттягивающая встречу с ним. Ее все еще передергивало от унижения при воспоминании об утре, о том, как грубо он овладел ею, словно заклеймил как свою собственность.

А от мысли, что она сама решилась поцеловать его, прошептав в ухо «прости», она съеживалась.

— А, вон он.

Алису до сих пор ломало, все мышцы болели. С крайней неохотой она обернулась, чтобы посмотреть на свою погибель.

С неописуемой животной грацией он подошел, коснулся губами ее губ. Вечная игра на публику. Боль пронзила ее. Поцелуй был быстрым, уклониться она не успела.

Данте поздоровался с Патрисией и, присев, завел банальный разговор. Но глаза его неотступно следили за Алисой. Волосы распущены по плечам, простое черное платье. Длинные рукава выглядели чрезвычайно скромно, но вырез спереди слегка открывал грудь. Его рука сжала бокал — он не желает, чтобы кто-либо это видел, пялясь в воображении туда, куда не следует.

Обе женщины смотрели выжидающе. А Алиса и настороженно. Он опять подумал, что утром был слишком требовательным… но ведь она так отзывалась, следовала за ним на протяжении всего пути, с этими мягкими грудными стонами.

— Простите, я отвлекся.

Данте бросил Алисе разраженный взгляд, она побелела. Лишь сейчас он заметил тени у нее под глазами. И ощутил укол в сердце. Пришлось сосредоточиться на болтовне Патрисии, ожидая прихода Дерека.

По пути в ресторан Данте взял Алису под руку и заметил на ногах у нее черные шлепанцы. Она виновато поморщилась.

— Извини, я не подумала. Вдруг они меня не пустят без… — она остановилась. — Пойду переодену туфли.

Данте вспомнил красные следы на ее ступнях.

— Нет, — прорычал он, мысленно поклявшись, что, если кто позволит один косой взгляд на шлепанцы, они отправятся в другое место. — Все отлично. Пусть сначала ноги подживут.

При виде облегчения на ее лице он почувствовал себя очень странно, словно совершил сейчас величайший подвиг. Эта женщина определенно переворачивает его жизнь с ног на голову. И он ей позволяет.

— Завтра они заживут, я весь день смазывала их специальным кремом. Я сама виновата — не привыкла к такой обуви.

Данте отвернулся от ее громадных карих глаз. Ожесточив свое сердце, он в сотый раз за день пожалел о том, что впустил ее и ее неприятности в свою жизнь.

В ресторане, после того как заказ был сделан, Алиса немного успокоилась и огляделась. Поймав взгляд Дерека, она улыбнулась ему, но он покраснел и виновато отвел глаза в сторону. Это было так непохоже на его обычную жизнерадостность, что озадачило ее. Данте с Патрисией беседовали, а она обратилась к Дереку:

— Что-то случилось?

Он посмотрел на нее неуверенно. Разговор рядом стих, и Алиса заметила, как Патрисия пихнула Дерека, словно призывая вести себя нормально. Теперь и она смотрела виновато. Алиса ощутила слабость в желудке.

— Что? Пожалуйста, скажите.

Даже Данте не сумел притвориться глухим. Именно он наконец и заговорил первым:

  33