145 
— Миссис Портер? Простите за мое необъявленное вторжение. Я, Вильям де Витт, хотел бы поговорить с вами. Могу я войти?
Ей и в голову не приходило когда-либо увидеть в своем доме тестя Артемаса. Похоже, сенатор де Витт решил лично заняться проблемой Коулбрука. Она смотрела на него осторожным, испытующим взглядом.
— Я приехал не затем, чтобы объявить вам приговор, миссис Портер. Вы не дождетесь от меня так называемого справедливого гнева, и уверяю вас, Артемас не имеет ни малейшего представления о том, что я к вам приехал.
Подняв белую бровь, он через плечо обратился к коренастому маленькому водителю:
— Правда, Джордж? Мы заехали просто по пути в аэропорт.
— Да, сэр. Иначе не стали бы делать такой крюк.
Вновь посмотрев на Лили, сенатор чуть заметно поклонился:
— Узнает ли Артемас об этом визите, зависит от вас.
Она кивнула сконфуженно, но вежливо и распахнула перед ним дверь. Он опустился на диван, отказавшись раздеться, она села у камина. Сенатор любопытным взглядом окинул суровую, тускло освещенную комнату, затем перевел взгляд на нее. Лили вспомнила, что несколько месяцев спустя после женитьбы Артемаса пошла в библиотеку в колледже Агнес Скотт и отыскала фотографию Гленды в светской хронике одной из нью-йоркских газет. Гленда де Витт была элегантной, довольно хорошенькой женщиной, такой же хрупкой, как и предметы прекрасного фарфора Коулбрука. Гленда де Витт — Коулбрук. Женщина, которой посвятил себя Артемас. Женщина, которую он так любил, что женился на ней.
Она ненавидела самобичевание, и все же… По-видимому, она была слишком высокой, длинноногой и бестактной в джинсах и рабочей рубашке, с волосами, спутавшимися за спиной. Ничего похожего на Гленду де Витт, никакой фарфоровой хрупкости, а добротная прочность гончарных изделий, правда, не бьющихся.
— Зачем вы здесь? — спросила она сенатора.
Он достал причудливую трубку из кармана пальто, повертел в руках, нахмурился, потом снова сунул в карман и подался вперед. Его прищуренные глаза блестели с задумчивой сдержанностью человека, который долго и серьезно раздумывал, прежде чем сказать.
— Я слишком много взял у вас с Артемасом, — медленно ответил он, сверля ее взглядом. — Я приехал сюда, чтобы возвратить будущее вам обоим.
* * *
Артемас в белой пижаме, наклонив голову, стоял у открытых дверей балкона. Отсюда он любовался панорамой осенних гор, в этот ранний час красновато-золотистых на слегка подсвеченном синем небосклоне. Он был в замешательстве, сам не зная от чего.
Его крепкий сон был наполнен присутствием Лили, сильнее, чем обычно, меланхолией, обещанием и полуосознанной тоской, поднимающейся подобно утреннему пробуждению. Воздух холодил его разгоряченное тело.
Мимо пробежали котята. Их ночные проказы всегда будили его, его воспоминания.
Он вышел на балкон, распрямил обожженную руку и с удовольствием отметил, что, пожалуй, сможет одеться и пойти в офис. Ему необходимы размеренная жизнь и работа. То непродолжительное время, пока Лили была рядом, сделало его нынешнее одиночество невыносимым. Вчера после отъезда сенатора Артемас собирался позвонить ей, но не решился, зная, что она все равно не возвратится.
Пригладив рукой растрепанные волосы, он подтащил на балкон тяжелый железный стул. Ему страшно хотелось курить, правда, уже вчера вечером пепельница была полна окурков. Он открыл новую пачку и, едва закурив, бросил сигарету.
Он хотел сесть на стул, но, бросив взгляд вниз, застыл как вкопанный, глазам своим не веря. Его апартаменты окнами выходили на небольшой участок, окруженный с трех сторон стенами особняка. В детстве — он помнил — там скрывался маленький цветочный садик.
За ночь он был восстановлен.
Большие кусты азалии, зелень которой еще не тронули осенние заморозки, находились прямо у стены. Другие кустарники, которые он не мог распознать, обозначали границы этого участка. Земля перед ними была усыпана стружками, создающими искривляющиеся пустые пространства, помеченные деревянными колышками. На колышках болтались какие-то бумажки. Артемас поспешно спустился по каменным ступеням и присел, чтобы прочесть, что там написано. Оказывается, весной здесь появятся ирисы, нарциссы, тюльпаны и лилии.
Он узнал ее руку! Ему нестерпимо захотелось тут же спросить у нее, был ли в этом какой-нибудь особенный, новый смысл, но… В этом, конечно же, есть резон, и она обязательно объяснит — всему свое время. Он представил ее идущей через темный лес от фермы до поместья и обратно, работающей под балконом его спальни при лунном свете. Таким простым и понятным способом она давала знать, что снова рядом.
145 
