— Я же говорил тебе, говорил, что выиграю! — начал Дэви, ворвавшись в комнату, разбрызгивая вокруг себя грязную воду. — Я же говорил…
Его голос прервался. Он остановился и смотрел на меня через комнату, освещенную слабым светом очага и старой керосиновой лампой на прикроватном столике, потому что электричество у нас отключили неделю назад. 1979 год едва не угробил нас, но я сумела разжечь собственный огонь и зажгла свой свет. Люди уже не один раз побывали на Луне, компьютеры начали свое победное шествие по миру, мы входили в эпоху бэби-бума. А я родила своего сына без врачей, обезболивания, под открытым небом — точно так же, как мои предки-пионеры. Это было тяжело, но я могла собой гордиться. В тот вечер я узнала намного больше о собственных силах. А еще я поняла, что в этом мире настоящее, а что нет.
Я смотрела на моего мужа, словно мать-медведица из берлоги. Я не доверяла никому — даже самцу, бросившему это семя в мое лоно. Я лежала очень тихо, охраняя своего детеныша. У меня болело все — не только тело, но даже лицо. Очень медленно Дэви на цыпочках подошел к кровати, грязными пальцами чуть отодвинул в сторону лоскутное одеяло. Когда он увидел нашего сына, он издал негромкий звук и сел на пол, словно ноги отказались ему служить. Он коснулся пальцем щеки ребенка, и по лицу его потекли слезы.
— У нас есть ребенок, — прошептал Дэви. — Я получил наконец своего мальчика…
«Нет, он мой. Я родила его одна», — едва не сказала я, но выражение нежности на лице Дэви остановило меня. Я знала, что мне предстоит вести серьезные битвы ради моего ребенка, и я была связана с его отцом. Дэви хотел этого ребенка. Я могла с ним справиться, но действовать надо было очень осторожно.
— Мы назовем малыша в твою честь, — сказала я. — Дэвис-младший. Но при одном условии.
Дэви замер, его потемневшие пьяные глаза уставились на меня.
— И что же это за условие?
— Ты поклянешься жизнью нашего сына, что как бы ты ни прожил свою жизнь, чем бы ты ни занимался за пределами этой фермы, ему никогда не придется стыдиться тебя. Он должен слышать о тебе только самые лестные отзывы.
Гнев и разочарование появились на лице Дэви, но он был неглуп. Он не стал спорить. Он знал о своих слабостях и моей силе. И он оправдал мои ожидания. Подняв правую грязную руку, Дэви произнес:
— Я клянусь.
Потом он прижался к моей щеке и заплакал.
И я заплакала тоже.
— Начинается новая фаза в развитии «Фермы Хаш», — объявила я.
Был ветреный апрельский день. Свежий ветер, врываясь в окна, успокаивал и в то же время возбуждал меня. Логан и Мэри Мэй стоически сидели на дешевых уличных стульях — шестилетний малыш с рыжеватыми волосами и зелеными глазами и нетерпеливая, энергичная девочка-подросток. Логан держал на коленях моего красивого веселого малыша, своего племянника Дэвиса. Дэви-старший отсутствовал — где-то проходили очередные гонки. Четверо сумрачных вежливых Макгилленов и старших Тэкери сидели рядом.
Я подняла старый серебряный кувшин и вылила традиционный яблочный сидр на сосновые доски только что отстроенного, похожего на небольшой амбар здания в центре парковки, засыпанной свежим гравием. Постройка была простой и приземистой. Справа находилась маленькая кухня, где будут готовить яблочные пироги, слойки и другие кондитерские изделия. В другом конце здания расположатся магазин и сувенирная лавка, где будут продавать яблоки и все, что с ними связано: куклы из высушенных яблочных семечек, наперстки из яблоневого дерева, свечи с ароматом яблок.
Я объяснила свой план моим добрым, но обеспокоенным родственникам, стараясь держаться с достоинством и не ломать руки, как это делала Мэри Мэй. Это давалось мне нелегко: я была слишком молода, чтобы приходиться этим людям не только дочерью, но даже внучкой.
— Я прошу вас всех работать на меня, — выпалила я. — Сначала неполный день, потом полный. Должна сразу предупредить: у меня не будет денег на зарплату этой весной и летом. Но если урожай окажется хорошим, то следующей весной я выплачу вам все и добавлю премиальные.
Ответом мне было молчание. Им нужна была настоящая работа, а не обещания будущих выплат.
— Я понимаю, что прошу о многом, и не обижусь, если вы скажете, что не можете…
— Ты собираешься сделать нас богатыми или просто гордыми? — спросил дядюшка Генри Тэкери, которого все называли Дедулей. Ему не было и шестидесяти, но он горбился, как старик. Его пригибали к земле мрачные мысли, а не тяжесть прожитых лет.