Мне стало нечем дышать. Я бросилась на улицу, уронив пальто, которое висело у меня на руке, и встала между Дэвисом и Якобеком, у которого изо рта текла кровь.
— Тебе хотелось ударить меня с первого дня, — сказал он Дэвису.
Мой сын с горечью посмотрел на него.
— Это тебе за то, что ты спишь с моей матерью. — Его синие глаза, такие же, как у его отца, были полны ярости и боли. — И за то, что помог моей матери скрывать правду. Оказывается, все, что она внушала мне о любви, о браке и о чести моего отца, было ложью.
Господи, Дэвис все узнал!
* * *
Пока накануне вечером мы с Якобеком исповедовались друг другу и разрабатывали планы на будущее, полагая, что все еще контролируем мир, этот мир рассыпался в прах из-за гнусных сплетен. Слишком часто гласность из уважаемого общественного идеала превращается в слабое прикрытие для жажды грязных подробностей. Мы так привыкли считать жизнь других людей развлечением для нас, что право на личную жизнь не стоит и гроша, а факты значат и того меньше.
Пока Эдди дремала в спальне в Долине, положив голову на мокрую от слез руку с очередным умоляющим письмом от ее матери, мой сын спустился вниз на кухню, чтобы налить себе стакан молока. Отсутствие Якобека его не волновало — он не догадывался, что Ник поехал в Чаттанугу.
Зазвонил его сотовый телефон. Эдди запрограммировала его так, что он играл несколько тактов песенки «Господь не создавал маленькие зеленые яблочки». Дэвис отправился искать телефон и нашел его на столе у двери на заднюю веранду, украшенной гирляндами и яблочным орнаментом. Телефон лежал среди рабочих рукавиц, коробок с кормом для рыбок кои и папок с документами на отгрузку заказанных яблочных консервов. За неделю до Рождества мы готовы были побить все рекорды по продажам.
Хмурясь, Дэвис посмотрел на настенные часы в форме яблока, где черенок показывал на полночь. После нескольких месяцев, которые все провели, избегая звонков всяких сумасшедших и журналистов, мы сменили номера, за исключением линии «Фермы Хаш», и они теперь не были внесены в справочник, но Дэвис все равно не мог с легкостью относиться к ночным звонкам.
— Говорит Дэвис Тэкери. Довожу до вашего сведения, что сейчас полночь и моя жена уже спит. Так что если ваши новости не покажутся мне достаточно важными…
— Мистер Тэкери, — произнес самодовольный мужской голос, — это Хейвуд Кении. Я звоню из Чикаго. Я бы посоветовал вам разбудить вашу жену. Потому что завтра утром, мистер Тэкери, я собираюсь рассказать всем историю о ее родственниках со стороны мужа. Возможно, ей захочется прокомментировать ее до того, как она прозвучит в эфире на всю страну. Я на это очень надеюсь.
Моему сыну оставалось только стоять и слушать в безмолвном ужасе, пока Кении излагал весьма неприглядные детали из жизни его отца. Когда Кении сообщил, что Бэби — его сводная сестра, Дэвис сказал:
— Я должен идти.
Он положил телефон, обернулся и увидел перед собой Эдди. Она напоминала беременное привидение в байковой ночной рубашке с рисунком из крошечных яблок, которую я ей подарила.
— Кто звонил? — спросила она, с тревогой глядя на мужа. — Все в порядке?
Мой сильный, взрослый сын не смог заставить себя ответить. Он рухнул на стул, который его отец сделал из яблоневого дерева, а я украсила спинку резьбой (редкий плод совместного труда его родителей), уронил голову на руки и заплакал.
* * *
Якобек стоял перед гостиницей в Чаттануге с окровавленным ртом, опираясь одной рукой о мое плечо, а другой обнимая за плечи моего сына. Тот позволил ему это утешение после того, как пролил кровь чужака, а его отец превратился в запятнанный позором призрак.
— Где Эдди? — тихо спросил Якобек.
— Направляется в Вашингтон. — Я никогда не видела у Дэвиса такого несчастного лица. — Эдди уверена, что ничего этого не произошло бы, если бы она не вышла за меня замуж. Она винит себя в том, что секреты нашей семьи стали всеобщим достоянием.
— Поезжай за своей женой, — сказала я.
— Поверь мне, я так и сделаю. Но сначала я хочу получить от тебя ответы на некоторые вопросы. — Дэвис покачнулся. — Ты любила папу, или это тоже было ложью?
Если твой сын говорит тебе такое, то внутри тебя поселяется маленькая смерть.
— Это не было ложью. Я его любила.
— Тогда я ничего не понимаю. Ты никогда бы не позволила украсть у тебя даже самое никчемное яблоко, так как же ты позволяла отцу спать с другими женщинами?