52 
– Ты только посмотри, как я замерзла на этом твоем чердаке.
Квентин снял кожаную куртку и аккуратно прикрыл ее.
– Согревайся.
Карла продолжала улыбаться, но в ее глазах появилось разочарование.
– Я не обручена, – объявила она. – Пока. – Карла как раз встречалась с банкиром, который был без ума от нее и ее дочек. Она призналась Квентину, что он ей тоже нравится.
– Я уже говорил тебе, что мы не можем больше этим заниматься, – спокойно заметил Квентин.
– Прошу тебя, Квентин. Я изо всех сил стараюсь найти кого-то другого, но всегда возвращаюсь к тебе. – Карла раздраженно отбросила с лица прядь волос, явно недовольная собственным признанием. В ней на миг проснулась прежняя девчонка, которая при подобных обстоятельствах ударила бы Квентина. – Ладно тебе! Когда съехала последняя жертва твоей страсти? Месяц назад? А ведь была совсем неглупа. Я слышала, что эта девица получила степень по истории искусств. Но даже самым умным из них не удается поймать тебя. Так что я просто жду. – Она улыбнулась и подняла руки. – И вот я здесь.
Квентин ничего не мог с собой поделать. Его неудержимо тянуло к Карле, когда она говорила с ним так откровенно. Она спорила с ним, соблазняла, часто заставляла смеяться и вспоминать прежнее желание, ничем не обремененный секс, дружбу их юности. Он любил ее дочек, похожих друг на друга и на юную Карлу, хотя у девочек были разные отцы. Ему нравилось, с какой жадностью дочь Альфонсо Эспозито относится к жизни и мужчинам. Но, кроме этого, ничего не было, и Квентин устал.
– Я думаю, тебе следует выйти замуж за банкира, – решительно заявил он.
– Почему?
– Потому что он тебе подходит. Этот парень любит твоих дочек. И они его любят. Девочки говорили мне об этом. Вставай, одевайся и отправляйся к нему. Ложись голой в его постель.
Карла вытянулась поудобнее, так, чтобы прикрывающая ее куртка съехала пониже, заложила руки за голову и глубоко вздохнула, давая Квентину возможность лишний раз полюбоваться ее великолепной грудью.
– Я тут же его брошу, только скажи мне хоть слово. Если же ничего не предпримешь в ближайшее время, я выйду за него.
– Я намерен влиять на тебя положительно.
– Ты не всегда был столь принципиальным.
– Знаю. Но всякий раз наши отношения заканчиваются тем, что ты меня ненавидишь год или два. Мне кажется, на этот раз надо миновать фазу ненависти. Во всяком случае, ради твоего же блага.
– Квентин, разве с января что-то изменилось?
– Нет, не сказал бы.
– Твоя мать огорчена твоим отказом взять на себя ответственность за будущее семьи. Понимаешь, о чем я говорю? Ты должен сохранить имя Рикони, должен жениться, родить детей, вырастить их, стать замечательным отцом, построить великолепный дом, верно? Вот что следует сделать с деньгами. И неважно, как ты к ним относишься.
– Это мы уже проходили.
– Так что удерживает тебя, Квентин?
– Деньги ничего не изменят.
Карла медленно спустила его кожаную куртку еще ниже, демонстрируя белый живот, темный треугольник внизу и изящные бедра.
– Ты прав, – прошептала она. – Деньги никак не влияют на силу моего желания. Я так хочу тебя, Квентин. Ты всегда здесь, когда я нуждаюсь в тебе. Я прихожу к тебе не только из-за денег и секса, ты же знаешь.
Квентин кивнул. Он знал, насколько легко было бы лечь с ней в постель, но он давно научился сдерживать свои страсти. А страсти-то совсем простые, напомнил себе Квентин: женщина, по-настоящему в тебе не нуждающаяся, американский футбол с апреля по октябрь, баскетбол зимой, крепкая сигара, шотландское виски и хорошо написанная книга. Он встал.
– Ты можешь остаться, если хочешь.
Карла улыбнулась:
– Это ты мне?
Квентин взял плащ.
– Увидимся позже. – Он наклонился, поцеловал ее живот чуть пониже пупка, заглянул в полные изумления глаза и извинился. – Это уже не твоя проблема, а моя.
И ушел.
* * *
На рассвете он все еще сидел на террасе старого особняка в стиле Тюдоров, который разбирала его компания. Хаммер дрожал у его ног от холодного ветра, налетавшего с серых волн Атлантики. Квентин смотрел на океан, именно в этом он сейчас нуждался. Необозримое пространство без всяких препятствий, чтобы разобраться в собственных мыслях.
Ему не хотелось признаваться самому себе, что он так ничего и не создал в своей жизни. Квентин не позволил слову “несчастлив” пробраться в свои раздумья, потому что это было признаком жалости к себе. Черт возьми, некоторые “несчастные” рушат дом, в котором живут, следуют за своим проклятым художественным призванием, не считаясь с близкими.
52 
