.
Очередная сказка о Золушке 
20 
– Вам письмо, – врывается в мое расслабленное воображение голос помощника.
Письмо? Я смотрю на длинный конверт с надписью «Господину президенту».
– Кто принес?
– Начальник охраны передал. Сказал, что нашел на полу.
– Принеси еще виски!
Он уходит, а я вскрываю конверт, и глаза мои округляются. Я уже десять лет, должно быть, не видел, чтобы кто-то писал от руки. Слово давно стало печатным. Буквы, граненые, как старые стаканы, выстраиваются в любые предложения, вплоть до предложений руки и сердца. Для эмоциональных писем есть особый «нервный» шрифт, для гневных – специальный, «надутый» и надменный.
«Дорогой президент!
Я надеюсь, что Вы поправляетесь и скоро согласитесь повидаться со мной. Мне это очень важно. Хотя сейчас я довольствуюсь и теми пятью метрами, которые разделяют нас по ночам.
Желаю Вам внутреннего равновесия и благожелательности к окружающему миру.
Искренне ваша Майя Войцеховская».
Письмо проехалось по мне, словно трактор. Я лежал в джакузи, обезоруженный наглостью этой дамы. Ее почерк отсылал мою память в первый класс средней школы, где в тетрадке в косую линеечку я учился правильно «наклонять» буквы, чтобы выработать почерк да и вообще просто научиться писать.
– Ваше виски! – пропел над головой помощник.
Я взял второй стакан. Поставил его на бортик ванны и, выловив в воде два кубика льда, бросил их в виски.
– Узнай, где и кем было найдено письмо. Узнай и доложи!
Я пил виски, смотрел на эту рыжеватую жидкость и сравнивал ее цвет с цветом моих веснушек. Когда допил, вывернул ступню, и посмотрел на нее – веснушки были и там.
32
Киев. Октябрь 1983 года.
Без четверти восемь. Вечер. За «шестнадцатыми» домами готовится драка. Не обычная, а почти ритуальная – «стенка на стенку». С нашей стороны – человек пятьдесят. Наша сторона – это ребята из «шестнадцатых» и «восемнадцатых» домов. Плюс десять пацанов, живущих возле школы № 27. Большинству бойцов – лет шестнадцать-семнадцать. Мне – 22. Я – штабной. Мы с Женькой думаем о стратегии и тактике.
– Дай трешку, я схожу за портвейном, – к нам подбегает Витя Лысый. – Гастрик закроется!
Я нехотя достаю трешку. Витя Лысый убегает. Шумит ветер. Наш то-ли-парк-то-ли-сад раскачивается кронами и тоже шумит. Где-то далеко гремит гром.
– Знаешь, – шепчу я Женьке, – оставайся за меня. А я сбегаю за подстраховкой. Скажи нашим, чтобы цепи доставали в самом конце и в крайнем случае. Только если увидят, что «круги» дерутся нечестно!
Как разведчик, я тихонько прохожу мимо толпы «кругов» – наших соперников с улицы Щербакова. Замедляю шаг, прислушиваюсь.
– Прутами по ногам! – доносится до моих ушей. – Потом ногами замесим.
Я возвращаюсь к Женьке.
– Слышишь, дело серьезное. У них железные пруты. Скажи ребятам, чтобы сразу били цепями. По ногам.
Через пятнадцать минут я, запыхавшись от бега по темноте, залетаю в милицейский райотдел.
– О! А ты чего здесь? – окрикивает меня из окошка дежурного лейтенант Марат Гусейнов.
Я просовываю голову в окошко.
– Щас месиво будет, стенка на стенку. Между «шестнадцатыми» и садом. У «кругов» – железные пруты.
– А у твоих?
– Цепи.
– Пруты тяжелее, – задумчиво кивает лейтенант. – Так что, предлагаешь спугнуть?
– Не сразу. Минут десять надо подраться, чтобы посмотреть, на чьей стороне сила, а потом – спугнуть.
Лейтенант Гусейнов поднимает голову и смотрит на настенные часы в дежурке.
– Через полчаса футбол. «Динамо» Киев – «Динамо» Тбилиси. Надо бы успеть.
– Я побежал! – говорю я. – Через пятнадцать минут!
– Ладно, – спокойно кивает лейтенант, и рука его тянется к толстой белой клавише на громоздкой мини-АТС.
Драка начинается почти спонтанно. Со стороны «кругов» в толпу наших ребят летит половинка кирпича. Кто-то кричит от боли, и тут же вся рать, вытащив цепи и раскручивая их, мчится на противников. С балкона третьего этажа ближайшего дома всматривается в драку мужик в белой майке. Всматривается, перегибаясь через перила, и кричит: «Вызовите милицию! Кто-нибудь! Вызовите милицию, у меня нет телефона!»
Со стороны общежития овощной фабрики выплескивается на дерущуюся толпу свет автомобильных фар. Слышна милицейская сирена.
Я пытаюсь понять, кто побеждает, но не могу. Приходится все время уклоняться от ударов. Уже два раза прут пролетал над моей головой. «А еще говорили "по ногам"», – возмущаюсь я двойной нечестностью противника.
20 
