Но... читается легко и любовь-морковь
16 
— Конечно, Саймон, — согласилась Имоджин. У нее задрожала нижняя губа. — А сейчас я, пожалуй, пойду прилягу. Увидимся позже, дорогой. — Она повернулась и стала медленно подниматься по лестнице, тяжело припадая к перилам из гладкого красного дерева. При этом она выглядела маленькой и хрупкой — весьма необычное превращение для женщины недюжинного телосложения и крепкого здоровья. — Может, Кэтлин принесет мне винегрет или немного подгорелой дичи?
— Или твою бутылку джина! — сердито крикнул Саймон вслед матери, круто повернулся на каблуках и направился к выходу. Возле двери уже навытяжку стоял Эмери, держа ее открытой для своего хозяина. — Ох, эти женщины! — посетовал Саймон старому слуге. Тот кивнул и сказал:
— Совершенно верно, сэр. Как всегда.
Глава 3
Человек должен использовать свои возможности так часто, как только ему представляется случай.
Саймон вошел в «Уайтс», когда на часах было без малого два. Неторопливо прокладывая путь между столами и задерживаясь поговорить с окликавшими его друзьями, он пробирался к своему привычному месту. Всегда спокойный и вежливый, он вместе с тем был полон решимости сохранить за собой этот столик перед эркером. Счастливое место, снискавшее себе широкую известность, в последнее время утратило ее, в значительной степени из-за частого отсутствия мистера Красавчика Браммелла.
Разумеется, здесь пустовало достаточно кресел. Необычное явление для «Уайтса», учитывая, что это происходило в разгар сезона, но не такое уж невообразимое, если принять во внимание состояние экономики.
Нелегкая победа над Наполеоном, несомненно, сказалась на кошельках. Саймон прекрасно знал, что многие из равных ему по положению сейчас стеснены в средствах и не имеют возможности держать большой штат слуг. Неудивительно, что в стране увеличивалось число незанятых людей из низших слоев общества, как сегодня справедливо заметила мать.
Не благоприятствовала и погода. Эта зима оказалась одной из худших, а весна самой дождливой более чем за десятилетний период. Несмышленые ягнята, только что появившиеся на свет, тупо стояли в лугах вместе со своими матерями, которым не было до них никакого дела. Молодняк погибал от весеннего града, побившего и многие посевы. Хозяйство пришло в упадок, резко сократилась торговля — как ввоз, так и вывоз. Парламент, состоявший сплошь из чурбанов и шутов, бездействовал, а Принни, несмотря ни на что, продолжал строить себе резиденции.
Лондонские денди, как и прежде, кичились друг перед другом своим богатством и безрассудно просаживали в карты огромные суммы, леди высшего света все так же веселились на балах. Радикалы ограничивались одними разглагольствованиями, а бедные становились еще беднее и озлобленнее. Англии, по мнению Саймона, не хватало только жирного увальня и скрипача по имени Нерон[6], чтобы под музыку спалить ее дотла.
В своих владениях в Суссексе Саймон сделал все, что мог. Снизил арендную плату и посадил лучших управляющих. Поддерживая с ними почти каждодневный контакт, пока находился в Лондоне, потихоньку отладил все, как хотел, и теперь даже помогал полудюжине благотворительных организаций. Как член правящей элиты, он ратовал за разумную политику, отстаивая свою позицию в публичных выступлениях и подтверждая делом в собственном хозяйстве. Он нанял столько слуг, сколько мог, и делал большие заказы лавочникам, галантерейщикам и виноторговцам, которые остро нуждались в платежеспособных клиентах.
Конечно, этого было недостаточно, но он старался в меру своих возможностей. Как ни претили ему ненужные траты и расточительность привилегированных сограждан, он сознавал, что их капризы являются материальным подспорьем для многих простых людей. Лондонские сезоны для тысяч горожан, от трубочистов до каретников и торговцев зонтиками, стали единственным средством заработать на жизнь.
Саймон ценил Бартоломью Бута и Армана Готье за многие качества, но превыше всего за любовь к ближнему. Друзья разделяли его беспокойство по поводу безрассудного стремления некоторых из их общих знакомых к саморазрушению. Одним из них был Красавчик Браммелл, которому грозило скорое изгнание из общества ввиду финансовой несостоятельности. Причиной его бедственного положения явилась нездоровая страсть к игре. Кроме того, кое-кто с посредственной родословной и ограниченным капиталом невзлюбил его за острый язык. Следующим мог стать Ричард Бринсли Шеридан, на три четверти гений и на одну — бесподобный глупец. Он обнаруживал способность сорить деньгами еще очень долго после того, как полностью опустошал кошелек.
16 
