— Ты добилась того, чего хотела, — сказал Гарт, по-прежнему сидевший с задумчивым видом ученого. — Ты хотела забыть себя, какой была раньше, и добилась этого.
Стефани пристально посмотрела на него.
— Да, но я не собиралась этого делать. Врачи сказали мне, что я нарочно подавляю в себе мысли о своей прошлой жизни, потому что меня не отпускает чувство вины за то, что я сделала. И они были правы. Мне не удалось ничего вспомнить. Но теперь, когда я действительно все помню, у меня такое ощущение, словно я — никто. Я хочу сказать, что чувствую себя как неприкаянная.
Сабрина взяла ее за руку.
— Все будет в порядке. Просто у тебя еще не было времени свыкнуться с мыслью, что теперь ты все помнишь.
— Нет, дело не только в этом. — Высвободив свою руку из руки Сабрины, она принялась вертеть бокал, перебирая его пальцами. — Я говорила тебе на днях, что ты оставалась собой все то время, что была на моем месте. Весь прошедший год ты была и мной и самой собой одновременно. Ты знала, чего хотела, знала, где твое место в жизни, и полагалась только на свои силы, строя собственное будущее. Мне кажется, в большинстве своем люди знают это и вообще не ломают себе голову над такими вопросами. Они словно построили себе дом, обставили его мебелью и теперь могут ходить из одной комнаты в другую с закрытыми глазами. Они так хорошо его знают, знают, что он принадлежит им и никому другому, вот он и становится их отражением, и всякий раз входя в дом, они видят в нем самих себя.
Снова бросив взгляд на Гарта, она заметила, что он смотрит на нее с нескрываемым любопытством. Впервые за все те годы, которые они прожили вместе, она испытала странное удовольствие оттого, что сумела вызвать к себе интерес Гарта Андерсена.
— Но будучи в Лондоне, я лишь хотела поставить себя на место Сабрины, а от Стефани Андерсен отмахивалась как только могла. А потом, оказавшись во Франции, я стала Сабриной Лакост и начала свою жизнь там, по мере сил стараясь ее разнообразить. Во мне смешалось столько разных жизней, столько разных ощущений, что я утратила всякое представление о том, что же представляю из себя на самом деле, и теперь уже не знаю, кто я. И не знаю, где мое место в жизни.
Вьюрок, приземлившийся рядом со стеной террасы, принялся долбить клювом каменную кладку, сделал несколько прыжков, словно пробуя, не опасно ли это, и, взмахнув крылышками, улетел.
— Дети — это все, что у меня есть. Разве ты этого не понимаешь? Ты должен это понять: они — единственное, в чем я целиком и полностью уверена! Когда я думаю о них, все кажется мне таким ясным. Я знаю, они могут дать мне то, чего у меня нет: я стала бы им матерью и тогда бы поняла, кто я на самом деле, мы нашли бы с ними общий язык, и тогда я поняла бы, где мое место в жизни.
Наклонившись вперед, Сабрина протянула руку ко второй бутылке, немного помедлила, чтобы унять дрожь в руке и налила вино в бокалы.
— А мне казалось, задача родителей как раз в том и состоит, чтобы помочь детям понять, что они собой представляют, помочь им найти свое место в жизни.
Стефани вспыхнула.
— Это жестоко. Я говорю искренне.
— Я тоже. У Пенни и Клиффа уже есть то, что ты ищешь. За прошедший год они многому научились. Разве ты ничего не заметила?
— Нет, заметила! Черт бы тебя побрал, черт бы тебя побрал, ты же сама знаешь, что заметила! — Сквозь навернувшиеся на глаза слезы она сердито посмотрела на Сабрину. — Они стали совсем другими. Как я могла этого не заметить? Они стали… сильнее, чем раньше. — Она запнулась. — Смелее. Раскованнее. — И тут она произнесла слова, которые хотела сказать с самого утра, когда увиделась с детьми. — Как ты, Сабрина.
— Как мы обе, — поспешила добавить Сабрина. — Ты же воспитывала их все эти годы, пока я не заняла твое место.
— Нет. Ты же знаешь, что я хочу сказать. Все годы я завидовала тебе. И дело не только в той жизни, которую ты вела, нет, дело в том, что ты все время хотела приключений. Когда мы были совсем юными, это ты помогла мне избавляться от сомнений, ты даже командовала мной, и я была тебе за это благодарна… хотя быть благодарной так непросто! А потом, уже живя в Эванстоне, я, бывало, сердилась на себя за робость и думала: вот ты бы сделала все, чтобы познакомиться с каким-нибудь новым человеком, решить ту или иную проблему, или посмотреть опасности в лицо, вместо того чтобы избегать ее. Этому ты научила Пенни и Клиффа. Они никогда не смогли бы стать взрослыми, если бы они только злились на самих себя из-за боязни нового, они бы так не повзрослели за этот год. А теперь они будут все время идти вперед. Как ты.