110 
Ошибкой было то, что я принял свое окружение за типичных представителей всего человечества, идеальных людей. И все мои последующие теории были написаны из расчета на этих людей. Но, не считая моего окружения, таких людей оказалось совсем немного, хотя теории и зажгли умы многих других, но те многие другие увидели в моих книгах совсем не то, что я написал. И они, подняв эти книги над головой и выкрикивая на ходу мое имя, двинулись в каком-то странном направлении. И то, что они создали, якобы руководствуясь моими теориями, заставило меня пожалеть не только о том, что я написал, но и вообще о моем рождении. Уже перед тем, как перейти в этот мир, я сел за свой старый дубовый стол, обмакнул ручку в чернильницу и написал несколько писем этим людям, в которых я счел нужным отказаться от своих прежних идей и частично опровергнуть собственные теории. Не знаю, получили ли они эти письма, и если получили, то что с ними сделали…» – «Не стоит беспокоиться, – ответил я ему на это. – Видимо, Божья рука направляла ваши деяния в сторону зла вопреки вашей доброй воле». Конечно, я просто переиначил слова, сказанные ранее в мой адрес, тем самым подсмеиваясь над обоими учеными. Благо, они об этом не знали. Философ пожал плечами и замолчал, глубоко задумавшись. Странно, но этот разговор как бы успокоил его и больше он не заговаривал о своей вине перед человечеством. Но, наверно, не потому, что не хотел. Просто тема эта исчерпала себя в его мыслях, и все его последующие разговоры касались уже – чего бы вы думали?! – идей, направленных на улучшение жизни обычных, то есть плохих людей. Я был очень рад тому, что только здесь он серьезно задумался об этом и, слава богу, отсюда он был не властен что-то изменить внизу. Кстати сказать, все, кого я здесь знаю, в большей или меньшей мере одержимы идеями великих перемен в прошлой жизни. Все они готовы представить обширные проекты, имеющие целью довести жизнь там, внизу, до идеала. Я, пожалуй, один из немногих, если не единственный, для которого идеальная жизнь внизу возможна только при полном или хотя бы частичном переходе человечества в другой мир. Но я не часто говорю об этом, и уж тем более не имею серьезно проработанных и продуманных проектов осуществления этого идеала. Я слишком хорошо знаю Землю, обошел многие места, многие труднодоступные закоулки континентов, и понимаю, что ни один проект не может быть осуществлен в таком странном демографическом месте, каким является наша планета. И вчера, сидя за своим именинным столом, я немного думал об этом. Но мои покойные родственники, сидевшие напротив, громко галдели, вспоминая красоты Девоншира, а тетушка из Блэкпула все время пыталась перекричать их, пыталась доказать, что ее родные места куда красивее, и земли там более плодородные, и патиссоны, выращенные на этих землях, весят раза в два больше девонширских. Но потом они все сосредоточили свое внимание на свечах, костром полыхавших над моим именинным тортом. Они долго и нерешительно смотрели на огонь, время от времени бросая косые взгляды на меня – они ведь знали, за что я их всегда ненавидел, – смотрели и молчали. Я тоже молча наблюдал за этим множеством свечных огоньков, слившихся в один широкий и низкий факел. Горели они долго, и, я думаю, пришлось бы ждать не меньше часа, прежде чем они опустились бы к торту, но и в этот раз, в двести пятидесятый раз в моей жизни, родственники по невидимой и неслышимой команде набрали полные легкие воздуха и выдохнули его на горящие свечи. Огоньки жалобно заколыхались и потухли. Лишь одна свечка, потухнув, снова разгорелась, и ее одинокий огонек пугливо трепетал среди десятков исходящих белым дымом свечей. Я едва сдерживал себя от гнева, готового прорваться и обрушиться на моих покойных родственников каждую секунду. И тут тетушка из Блэкпула неожиданно наклонилась к этой выстоявшей свечке и задула ее. Гнев мой улетучился. Понял я, что судьба моя такова, ибо один я был там внизу и один я здесь. И вопреки моему желанию поддерживать огонь, существуют у остальных людей обратные желания, а может быть, даже надобность: тушить все, что может разгореться, или же просто все, что горит. И, осознав свое бессилие в обоих мирах, я помог друзьям убрать свечи с торта. После этого та же тетушка из Блэкпула достала откуда-то кремовый шприц и вывела своим полудетским наклонным почерком на неровной поверхности торта мое имя розовым кремом. Неожиданно для самого себя я улыбнулся и, взяв нож, отрезал кусок торта с первым слогом моего имени. «Вил…» – прочитал я вслух этот кремовый слог перед тем, как съесть его. Торт оказался довольно вкусным и в меру сладким. Это был обычный девонширский торт со множеством орехов и изюмом, пропитанный хорошо выдержанным бренди. Тетушка отрезала себе кусочек торта со вторым слогом моего имени и в мгновение съела. «Ам, и нету “льям”», – шутливо произнесла она.
110 
