94 
Марцин закончил письмо маршалу. Он был горд собой. Перед ним лежало не какое-нибудь заурядное официальное письмо провинциального референта, умоляющего о подаянии. Нет, он написал настоящее воззвание! И обращение какое: «Многоуважаемый пан маршал». Марцин чувствовал себя так, будто написал Пилсудскому19. Его иногда смешили титулы чиновников. До выборов кто-то был просто пан Зенек, а после выборов он и голову не повернет, если не услышит «пан маршал». «Это должно подействовать на него», – удовлетворенно потирая руки, думал Марцин. Он писал о необходимости заботы о каждом регионе, но особенно о Малопольском и Новосондецком, о сохранении всего культурного наследия, но главным образом национальной и христианской культуры. Во всяком случае, в Малой Польше формулировка «христианские ценности» действует как отмычка – это он знает давно, – открывающая государственные (не собственные же!) финансовые закрома, находящиеся на попечении высокопоставленных особ любой политической расцветки. От черной до красной. И что интересно, красные, заслышав «христианские ценности», выдавали из казны денег куда больше, чем черные.
Часы пробили двенадцать. Полдень. Марцин встал и принялся искать в портфеле бутерброд. И только убедившись, что свертка с бутербродом нет, вспомнил, что решил съесть ленч с хранительницей.
– Сегодня никакого паштета! – смеясь, сообщил он своему отражению в зеркале, проверяя, до конца ли ликвидировала пани Ванда таинственную надпись на лбу.
К счастью, войдя в кабинет хранительницы, он не начал с «быть может, вы найдете время, чтобы принять мое приглашение на ленч?».
– Присядьте, пан Марцин, чай сейчас будет. Вода уже закипает, – кивнула пани Мира в сторону чайника, из которого шел пар.
Она сидела на подоконнике и энергично трясла ладонями с растопыренными пальцами, словно что-то с них стряхивала.
– Вы прихватили с собой бутерброд? – с улыбкой осведомилась она.
– А откуда вы знает про…
– Про полуденный бутерброд? – не дала она ему договорить. – Ну, про него в музее все знают. Тут все всё обо всем знают. Всё и даже немножко больше. Вы этого до сих пор не заметили? Вам нравится этот цвет? – Она протянула к нему руки.
Он медленно подошел к ней.
– Лак какого цвета вам нравится больше всего на женских ногтях?
Марцин несколько мгновений молча смотрел на ее пальцы. Потом вдруг наклонил голову и прикоснулся губами к ее левой руке.
– Осторожнее! Вы запачкаетесь, лак еще не до конца высох… Что вы делаете? – вскрикнула она. – То есть… я хотела сказать, почему? – через секунду прошептала она.
– Благодарю вас за сверток у моих дверей. Нет, правда, огромное вам спасибо. Мне очень приятно, что у нас одинаковые кружки.
Она улыбнулась ему, не отнимая руки.
– Очень красивый цвет. – Марцин вновь посмотрел на ее ногти. – И очень подходит к вашим волосам. Будь он чуточку темнее, еще более темно-вишневый, было бы совсем идеально. Но это, пани Мира, всего-навсего мое мнение. Я могу пригласить вас сегодня на ленч? – неуверенно спросил он, глядя ей в глаза.
Она медленно сползла с подоконника. Марцин не отступил. Теперь она стояла, почти приникнув к нему всем телом.
– Так сегодня вы без бутерброда? – засмеялась она. – Я так и подумала. Сегодня у вас вид не…
Она стояла так близко, что Марцин чувствовал на шее ее дыхание.
– Извините, пани Мира, – промолвил он, поспешно отступив назад.
Она взяла сумочку и, направляясь к двери, сказала:
– Идемте.
На улице, выйдя из музея, она поинтересовалась:
– Так куда вы меня похищаете?
– Куда? На ленч. В ресторан, – растерянно ответил он.
– Пан Марцин, а в какой?
Он покраснел.
– По правде сказать, ничего конкретного мне в голову не приходит. Я страшно давно никого не приглашал на ленч. Да и вообще в Новом Сонче я ни с кем не обедал. Это мой первый ленч, – смущенно признался он.
– Знаете, временами вы бываете такой трогательный, что хочется вас погладить. Идемте в центр. Думаю, там мы что-нибудь найдем.
Они сели на террасе за столик под оранжевым зонтиком. Когда пришла официантка, Марцин не знал, что заказать, и назвал все то же, что пани Мира. Когда покончили с едой, Марцин спросил, не выпьет ли пани Мира к обеду вина. Она громко рассмеялась. Он заказал французское. Любое французское. И только за вином они перестали говорить о музее. Она рассказывала ему о поездке в Краков, о близящейся встрече их класса в Торуни, на которую она не знает, ехать или нет, потому что это будет конкурс «Кто больше постарел», о ремонте квартиры, который длится так долго, что кажется, будто он начался в тот самый день, когда завершился предыдущий. А он рассказывал ей про Бичицы, о своем друге Якубе, после стольких лет найденном в Интернете, о Секерковой, которая, по его мнению, самая старая полька, вовсю пользующаяся SMS, о том, что он думает взять кота, чтобы кто-то ждал его дома, когда он возвращается из музея.
94 
