Не в силах сдерживать слезы, она оглянулась на крест, вырезанный Уиллом Мазером для могилы родителей Эндрю, молодого доктора-идеалиста из Шотландии и его возлюбленной индианки. Мама часто рассказывала ей трагическую историю своего брата и красавицы индианки Сары, отец и дед которой были вождями племени.
«Ханаан разрушен, – печально думала Элизабет, – а вместе с ним рассыпались прахом несбыточные мечты старика о земле обетованной. Правда, каменные стены еще стоят, а зубчатые башенки еще высятся над долиной, но заложенные в них надежды и устремления ушли в небытие вслед за тем, кто их воздвиг».
Элизабет улыбнулась сквозь слезы, радуясь, что ее отцу хватило мудрости уйти из этой пышной цитадели и избежать трагической участи, казалось, уготованной величественному замку. Теперь она молила Бога, чтобы Эндрю не пал жертвой этого скорбного наследия. Печально вздохнув, женщина повернула к дому.
Она заметила прислонившуюся к дереву фигуру с ружьем в руке и испуганно отпрянула. Однако тревога ее прошла, как только она узнала Брэндона Сазерленда.
– Вы меня разочаровали, леди Пьемонт, – сказал он строго, но мягко, ибо все это время наблюдал за ее скорбью.
Элизабет улыбнулась. Она была очень признательна этому английскому офицеру за то, что он ее спас, и с первого момента испытывала к нему глубокую симпатию.
– Чем же я заслужила ваше недовольство, капитан Сазерленд?
Брэндон Сазерленд выпрямился и подошел к ней.
– Я велел вам ни в коем случае не выходить за крепостные стены.
Элизабет виновато покраснела.
– Прошу прощения, капитан Сазерленд. Я забыла ваш приказ.
– Индейцы, напавшие на ваше поместье, могут быть поблизости, а я не хочу, чтобы с вами что-то случилось, леди. – Его карие глаза задержались на манящих полных губах.
– К чему такая официальность, капитан? Называйте меня просто Элизабет, – предложила она.
– Только если вы перестанете называть меня капитаном. У меня тоже есть имя, Элизабет.
Несколько долгих мгновений они, улыбаясь, смотрели друг другу в глаза. У Элизабет возникло подозрение, что ее чувства к нему не ограничиваются одной благодарностью. Она отвернулась и медленно пошла к дому.
– Расскажите мне о себе, капитан Сазерленд. Вы давно служите в колониях? – взволнованно спросила она шагавшего рядом офицера.
Элизабет с удивлением обнаружила, что его присутствие будоражит ее. Вот уже много лет ни один мужчина не вызывал в ней физического волнения.
– Боюсь, мне особо нечего рассказывать, – начал он. – Я родился в горной Шотландии и был пятым, последним, ребенком в семье. После университета Святого Эндрю я пошел служить в армию и вот уже пятнадцать лет состою профессиональным военным. В колонии я приехал около полугода назад.
– Вам здесь нравится, капитан?
Он пожал плечами:
– Очень красивая страна. Это побережье чем-то напоминает мне мою родину.
– А где конкретно ваша родина?
Взгляд его подернулся ностальгической грустью.
– На севере Шотландии, там, где Ферт-оф-Дорнох выходит в Северное море. Ах, леди! – вздохнул он и продолжил охрипшим от волнения голосом: – Если бы вы знали, как красив этот дикий берег, изрезанный укромными бухтами! А в Лох-Бидх попадаются такие большие лососи, что их можно вытянуть только вдвоем.
Элизабет понимающе кивнула:
– У вас, шотландцев, сильна любовь к родине. Такое же выражение я часто видела в глазах моей мамы, когда она говорила об Ашкирке.
Брэндон Сазерленд несколько мгновений грустно смотрел вдаль.
– Шотландия – как мать-орлица, которая учит летать своих оперившихся птенцов. Она выпускает их в дальние выси, где они опаляют себе крылья, потому что знает: они непременно вернутся в родимое гнездо.
Элизабет остановилась и взглянула на капитана с искренним сочувствием.
– Знаете, капитан Сазерленд, мне кажется, вы сильно тоскуете по родине, – ласково проговорила она.
Большие карие глаза были печальными, как у раненого оленя.
– Она забирает душу со дня твоего появления на свет, Элизабет.
Он прогнал прочь грустные мысли и мило усмехнулся. Теперь в его карих глазах зажглись лукавые огоньки.
– Видите, я без труда называю вас по имени, но по-прежнему остаюсь для вас капитаном.
Элизабет засмеялась, и на щеках у нее появились пленительные ямочки.
– Простите, Брэндон.
Он тепло улыбнулся, и в уголках его глаз весело заиграли задорные лучики.