Особенно,... 
76 
Судя по всему, к началу февраля Эскобар перестал доверять указам, хотя на словах утверждал обратное. Недоверчивость была его жизненным кредо, он любил повторять, что только благодаря ей еще жив. Он никому не поручал важных постов. Был сам себе главнокомандующим, начальником охраны, шефом разведки и контрразведки, непредсказуемым стратегом и неподражаемым дезинформатором. Если что-то казалось ему необычным, Пабло ежедневно менял восьмерку личных телохранителей. Ему были знакомы технологии всех типов связи, известны способы прослушивания и подключения к телефонной линии. Специально нанятые люди целыми днями обменивались по телефонам полубредовыми сообщениями, чтобы те, кто их прослушивает, запутались в паутине глупостей и не перехватили нужную информацию. Когда полиция обнародовала номера двух телефонов для информации о местонахождении Эскобара, он нанял школьников, чтобы те звонили по указанным номерам двадцать четыре часа в сутки, мешая осведомителям. Следы Эскобар заметал с неистощимой изобретательностью. Ни с кем не советуясь, он отдавал приказы своим личным адвокатам, которым предстояло только найти для его решений юридическое обоснование.
Отказываясь от встречи с Вильямисаром, Эскобар опасался какого-нибудь электронного устройства, спрятанного под кожей, чтобы выследить его. Это мог быть совсем маленький радиопередатчик на микробатарейке, сигнал от которого регистрируется на значительном расстоянии с помощью специальных приемников – гониометров, позволяющих приблизительно рассчитать местонахождение источника сигнала. Эскобар искренне верил в прогресс таких изобретений и действительно боялся, что кто-нибудь вживит передатчик себе под кожу. К тому же гониометр мог определять координаты любой радиопередачи или разговора по мобильному и обычному телефону. Поэтому Эскобар старался пользоваться этими средствами связи как можно реже, предпочитая звонить из движущегося автомобиля. Для письменных посланий он использовал эстафеты. При необходимости с кем-нибудь встретиться Эскобар не приглашал к себе, а сам назначал место встречи. Как он уйдет по окончании разговора, никогда нельзя было предвидеть. Нередко это был обыкновенный рейсовый микроавтобус с фальшивыми номерами и надписями, который шел по положенному маршруту, но без остановок, поскольку все места были заняты телохранителями хозяина. Говорят, что ради развлечения время от времени Эскобар сам занимал место водителя.
Надежда на то, что Конституционная Ассамблея все же выступит за отмену экстрадиции и помилование, в феврале заметно возросла. Узнав об этом, Эскобар сосредоточил основные усилия именно здесь, а не в правительстве. В действительности Гавирия оказался гораздо крепче, чем предполагал Эскобар. Все, что относилось к указам о подчинении правосудию, он уже передал в Криминально-следственное управление, министр юстиции был готов срочно рассмотреть любой юридический вопрос. С другой стороны, Вильямисар, действуя на свой страх и риск, наладил тесную связь с Рафаэлем Пардо, обеспечив прямой канал связи, которым правительство могло пользоваться, не компрометируя себя переговорами с преступником. Эскобар понял, что его заветной мечте не суждено сбыться: Гавирия никогда не согласится направить к нему официального представителя для переговоров. Оставалось надеяться, что Ассамблея помилует его как раскаявшегося торговца наркотиками или члена вооруженного формирования. Расчет был вполне разумным. До открытия Ассамблеи политические партии согласовали список тем для закрытого обсуждения, и правительству удалось юридическими доводами исключить из него экстрадицию как необходимый инструмент давления в политике подчинения. Однако Верховный Суд принял популистское решение о том, что Ассамблея уполномочена обсуждать любые темы без ограничений, и вопрос об экстрадиции снова всплыл на поверхность. Об амнистии не упоминалось, но и это было возможно, ибо под такую расплывчатую формулировку можно было подвести все.
Президент Гавирия был не из тех, кто бросает одно дело ради другого. За полгода он приучил сотрудников к своеобразной системе связи в форме личных посланий, суть которых коротко формулировал на клочках бумаги. Передавая такие записки с оказией через ближайших помощников, Гавирия порой указывал только имя адресата, которому самому предстояло догадываться, что нужно сделать. Эта привычка президента приводила его помощников в смятение, потому что Гавирия не различал времени работы и отдыха. Он просто не ощущал разницы, поскольку на отдыхе вел себя так же организованно, как и на работе, продолжая отдавать распоряжения во время коктейлей или сразу после возвращения с подводной охоты. «Играя с ним в теннис, я словно присутствовал на заседании кабинета министров», – сетовал один из советников. Во время сиесты президент глубоко засыпал на пять-десять минут прямо за письменным столом и просыпался полным сил, в то время как его помощники валились с ног от усталости. Такие привычки на первый взгляд казались легкомысленными, но в действительности позволяли решать вопросы более настойчиво и энергично, чем официальные распоряжения.
76 
