40 
Пожелтевшие и рассыпающиеся на сгибах вырезки из газет. Холодные, циничные слова о гибели ее семьи. Почти неразличимый газетный снимок обугленных развалин ее родного дома.
«Джон Кроуфорд подозревается в поджоге собственного дома и попытке уничтожения своей семьи». «Злой гений химии!» «Семья Кроуфорда стала помехой его блестящей карьере». «Кто вы, доктор Кроуфорд?»
Слезы навернулись на глаза Сэнди, закапали на листки бумаги. Как же так, папа?! Неужели все они — чужие, равнодушные, циничные — правы? Неужели ты действительно мог это сделать с нами? С мамой, которую ты так любил? Со мной, с Сэнди-Солнышком, которую ты все время таскал на закорках?
Горячая слеза капнула прямо на смеющееся лицо отца, и Сэнди торопливо полезла в карман за бумажным носовым платком. Полароидные снимки смываются простой водой…
Альбом соскользнул и упал на пол, Сэнди торопливо нагнулась и подняла его…
Ничего не сломалось и не порвалось, но одна из страниц слегка расслоилась, и из нее торчал сложенный листок бумаги. Сэнди вытерла глаза рукавом и осторожно достала находку.
Через мгновение из ее груди вырвался судорожный вздох. Это была крошечная заметка из газеты, датированная двумя годами позже пожара.
«По сообщениям некоторых агентств, обнаруженные на канадском побережье человеческие останки, судя по некоторым признакам, с большой вероятностью могут принадлежать Джону Кроуфорду, пропавшему без вести два года назад во время страшного пожара на Змеином острове, Лоусон, штат Вашингтон. Кроуфорда обвиняли в поджоге, однако прямых доказательств найдено не было. Дело взято под контроль ФБР».
Руки у Сэнди дрожали так, что она была вынуждена положить альбом на пол.
Ее отец! Он был жив еще в течение двух лет — и ни разу не объявился? Невозможно.
Она всегда это знала, она никогда по большому счету не верила в его виновность.
Но почему дядя Дик ничего ей не сказал? Он хранит эту вырезку, он наверняка наводил справки и о ходе расследования, для дяди Дика в этом нет никакой сложности, ведь центр на Змеином острове связан со спецслужбами!
Что происходит?!
В этот момент позади нее распахнулась дверь — о да, теперь она могла слышать! — и негромкий насмешливый голос профессора Алекса Стэтема произнес:
— Как приятно видеть тягу молодежи к знаниям! Добрый день, милейшая и симпатичнейшая Сэнди. Почему вы так заплаканы? Рыдали над Джейн Остин? Или сестры Бронте разбередили вашу душу? А может быть, старик Диккенс — он же обожал описывать судьбы бедных сироток, которые всю жизнь терпели мучения, но в конце концов обязательно получали главный приз… если не умирали от чахотки, разумеется.
Он продолжал балагурить, но дядя Дик, хмурый и напряженный, уже шагнул вперед.
— Что ты читаешь, Сэнди?!
Слезы высохли. Паника и отчаяние уступили место спокойной ярости, ослепительной и холодной. Сэнди вдруг представила себе Дона Каллахана — огромного, мощного, спокойного и непоколебимого как скала. Чего же теперь ей бояться? Все самое страшное с ней уже случилось — а от всего остального ее защитит Дон.
Она шагнула вперед и протянула Ричарду Гейджу пожелтевший листок.
— Что это значит? Мой отец был жив? Он погиб только через два года после пожара. Ты ничего не узнал? Позволь тебе не поверить.
Глазки Ричарда Гейджа тревожно забегали. Он страдальчески заломил брови.
— Сэнди, милая, мне жаль, но… это была просто газетная утка.
— Утка, взятая под контроль ФБР?
— Твой отец мертв — это неоспоримый факт.
— Да. Но умер он через два года после пожара. Что происходит, Дик?
Она впервые в жизни так к нему обратилась.
Если бы взглядом можно было убивать, эта маленькая дрянь его прожгла бы насквозь. И этот голос… бож-же ты мой, сопливка Сэнди выросла. Щенок показывает зубки — и даже не понимает, что против двух матерых волков ему все равно не выстоять.
Хороший голосок. Теперь сработает. Конец двадцати годам ожидания. Теперь все небо в алмазах — это уже не поэтический образ, а реальность…
Ричард Гейдж вырвал альбом у нее из рук и направился к камину, бормоча:
— Надо было сразу сжечь этот мусор… Я сожгу эту дрянь.
— Нет! Не делай этого! Это все, что у меня осталось…
Он обернулся и со злобой уставился на нее.
— Ты ошибаешься, Александра Кроуфорд. Все, что у тебя осталось, это твоя собственная жизнь, и позаботиться тебе следует именно о ней. А это… просто бумага.
40 
