Особенно,... 
112 
– Кружится голова? – спросил Кристиан.
Лаура расправила полотенце и, перед тем как отложить его в сторону, прижала к лицу.
– Со мной все в порядке.
Вернулась Дебра с носками и тапочками, и Кристиан тут же принялся надевать их на ноги Лауре, а когда та наклонилась, чтобы обуться самостоятельно, он оттолкнул ее руку.
– Деб, есть свежий бинт? – Дебра опрометью выбежала из комнаты.
– Я могу сама, – пролепетала Лаура.
– Не сомневаюсь, но почему я должен отказывать себе в удовольствии помочь тебе, – бросил на нее раздраженный взгляд Кристиан.
– Потому что я не настолько беспомощна.
– Конечно нет, но ты расстроена, у тебя кружится голова, и этот порез, наверное, чертовски болит. Поэтому окажи мне любезность. – Он протянул руку и взял свежий бинт у слегка запыхавшейся Дебры. – Подними руку повыше, прижми к ладони марлю и предоставь мне сделать все остальное, о’кей?
Лаура не могла припомнить, когда в последний раз ей кто-нибудь помогал накладывать повязку. Она хотела воспротивиться, но чувствовала, что это бессмысленно. Она не испытывала даже неловкости, потому что у нее совсем не осталось сил. Поэтому она сосредоточенно начала выполнять все, что ей велел Кристиан, – подняла ладонь на уровень шеи и прижала к порезу марлю. Завязав ей тапочки, он помог подняться на ноги и вывел в прихожую. С его помощью она надела пальто, а когда он усадил ее в «миату», она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
Больница находилась в десяти минутах езды от дома. Пока они ехали, Лаура молчала, лишь ощущая взгляды Кристиана, которые тот бросал на нее время от времени. Дважды он спрашивал, как она себя чувствует, но она лишь кивала головой. Она думала о Скотте и пыталась сдержать слезы.
И ей это удалось. Все разговоры с врачами взял на себя Кристиан, и она расслабилась, предоставив ему заниматься этим. Она не была трусихой и не боялась физической боли, но сейчас она чувствовала себя слабой, измученной и испуганной, страшно испуганной, поэтому соглашалась со всем, что говорил Кристиан.
Менее чем через полчаса на руку были наложены швы, и они уже возвращались домой. Она снова молчала. В горле стоял комок, и, если бы не это, из ее глаз уже текли бы потоки слез.
– Нормально себя чувствуешь? – встревоженно спросил Кристиан, стараясь придать легкость своему тону.
Эта встревоженность заставила еще сильнее сжаться ее горло, но ей удалось выдавить из себя:
– Ага.
– Сильно болит? – через несколько минут спросил он.
– Еще действует наркоз, – ответила она, жалея о том, что никакой наркоз не мог смягчить душевную боль. Ее мозг работал с удивительной ясностью, воспроизводя картины, которые она не желала видеть.
– Проголодалась? – спросил он еще через некоторое время.
Лаура покачала головой. Когда они затормозили у дома, прошли через гараж на кухню и запах пищи ударил ей в нос, она поняла, что не сможет съесть ни кусочка.
Заверив перепуганную Дебру, что с ней все в порядке, она извинилась и поднялась наверх в спальню. Скинув лишь тапочки, она отогнула край покрывала, забралась под него, натянула его до подбородка и только тогда дала волю слезам, которые давно рвались наружу.
В таком состоянии ее и нашел Кристиан. Еще в больнице он видел, как ее глаза все время наполняются слезами, и понимал, что они не имеют никакого отношения к ее руке, но связаны со всем остальным, происшедшим в ее жизни. Он также понимал, что она не позволит себе плакать в присутствии других, – она была слишком горда и независима.
Кристиану были знакомы эти чувства. Гордость и независимость составляли основные черты его личности. Но, кроме этого, ему была свойственна и решительность. Когда в начале дня он въезжал в Нортгемптон, то не предполагал увидеть и половины того, что увидел: он был потрясен степенью отчаяния Лауры. Он еще не вполне понимал, что с ней произошло, но был твердо намерен не покидать ее, не выяснив этого. А пока он собирался помочь ей. Это тоже было ему свойственно – он всегда помогал своим друзьям. Он был бы рад помочь и своей семье, если бы не был отринут ею с девятилетнего возраста. И он сам позволил своим родственникам сделать это. Он подыгрывал им, давал повод думать о нем плохо. Таким образом он ограждал себя от причиняемой ему боли. Но сейчас он вел себя иначе.
Именно поэтому, когда Лаура вскрикивала между всхлипами: «Оставь меня в покое, пожалуйста, Кристиан, оставь меня!» – он скинул ботинки и залез в кровать. Опершись о спинку, он заключил Лауру в объятия и крепко прижал к себе. Он гладил ее по спине, убирал с лица волосы и нежно ласкал, пока она не уснула, устав от рыданий.
112 
