— Мистер Босуорт…
Старый Босуорт вздрогнул и поднял голову. В дверях изогнулся змеем-искусителем Дон Мартинес, красивая физиономия искривилась от какой-то тайной мысли.
— Чего тебе, парень? Крышу положили? Денег…
— Я не за деньгами, мистер Босуорт. Тут такое дело… Я слышал, вы с Тампой говорили.
— Слышал? Подслушивал, стало быть. Очень интересно. Дальше что?
Дон Мартинес изогнулся еще сильнее. Смуглая физиономия приобрела страдальческое выражение. Добрые дела и хорошие поступки Дон Мартинес перестал совершать очень давно, еще в раннем детстве. Не любил он скаутов.
— Мистер Босуорт, я вот тут подумал… Не вашу ли барышню я видал в Палм-Бич?
— Что? А с чего ты это взял?
— Вообще-то она тоже приехала тем же автобусом, из Майами. Только у нее багаж был тяжелый, она с ним возилась на станции, ну а мне некогда было, да и загрузился я под завязку, сами видели…
— Так она осталась в Палм-Бич?
— Ну… да, наверное.
— Как это «наверное»?!
— Понимаете, мистер Босуорт, звонил я сегодня на аэродром…
— Мартинес, я сейчас тобой эту стенку прошибу, ежели ты не начнешь говорить по-человечески! Звонил — и что?
— Там, в Палм-Бич, остался Рыжий Джордан. На него пассажиров не хватило.
— Ясно. Ты у него их увел, правильно? Оттого и загрузился под завязку.
— Конкуренция, сами понимаете. Честно говоря, только та барышня и не влезла. Джордан мне еще кулаком погрозил.
— Я слыхал про Рыжего Джордана. Боюсь, он тебе еще припомнит уведенных из-под носа клиентов. А что до барышни… разве вы, волки, полетите из-за одного пассажира?
Дон Мартинес осклабился.
— Зависит от цены, это во-первых…
Улыбка слиняла с красивого лица. Дон Мартинес серьезно посмотрел на старого Босуорта.
— Парни с аэродрома в Палм-Бич сказали, что Джордан вылетел под вечер. Солнце еще не село. Сказал, подвернулся неплохой навар. Забрал все горючее из ангара. Девушка с ним была. Вся белая. В смысле, незагорелая. Судя по всему, та самая барышня, которая не успела ко мне. Вполне может статься, что та, которую вы ждете.
Босуорт ахнул, поднимаясь из-за стола.
— Под вечер вылетели? В самый шторм попали! И если спасатели не нашли даже металлолома…
— Могли навернуться в океан, точно. Но могли и успеть. Он рисковый парень, этот Рыжий. Вы бы запросили Тампу.
Босуорт лихорадочно схватил трубку рации.
Через четверть часа они с Мартинесом выяснили, что самолет с позывными «Чарли Танго семь», принадлежавший Ричарду Джордану, вылетел из Уэст-Палм-Бич в семь тридцать вечера, был на связи до самого шторма, а потом связь с ним прервалась. Диспетчер успел настоятельно посоветовать мистеру Джордану завернуть обратно, после этого ни сигналов «SOS», ни других сообщений не поступало. Далее диспетчер сообщил примерные координаты самолета на момент прерывания связи.
Мартинес и Босуорт разложили на столе потрепанную карту района и некоторое время смотрели на нее. Потом хозяин отеля неуверенно произнес:
— Абако? Большая Багама? Мог он успеть?
Мартинес задумчиво покачал головой.
— Успел бы — сообщил бы оттуда. Потом, там был настоящий ад, я смотрел сводку. Он мог попытаться прорваться через эпицентр…
— Он что, псих?
— Псих, но в данном случае это не самое глупое решение. В любом случае, если люди уцелели, то… вот в этом районе их искали?
Карандаш со скрипом очертил неровный круг. Острова Эксума.
10
Шон осторожно снял со своей груди горячую ручку Карлы. Девушка спала крепко, на лбу выступила испарина, темные локоны прилипли к вискам. Она была маленькая и смуглая, похожая на античную статуэтку. Шон немного полюбовался ее наготой, потом осторожно прикрыл Карлу простыней. Поднялся, натянул шорты, вышел на веранду.
Над океаном сияли мириады звезд. Легкий ветерок налетал, разгоняя ночную духоту. Пели одуревшие от счастья цикады. Ночь на Багамах звенела, искрилась, ликовала…
Шон глубоко вдохнул ароматный воздух. Он был счастлив — но радости не было.
В тот день Карла сама все решила. Взяла его за руку и отвела в свое бунгало. Молча разделась и встала перед ним, смуглая, маленькая, слегка прикусив губу и глядя на него испуганными, темными, блестящими глазами.
Он не сомневался ни секунды. Так бывает — посмотришь в глаза и поймешь: это навсегда. Неважно, на час, на ночь, на неделю. Все равно, навсегда.