100 
Дебора не была уверена, что пикап имел что-то общее с гоночной машиной, но не хотела портить сыну настроение.
— Смотри сюда, — приказал Дилан и поднял свое сиденье. — И вот. — Он опять опустил сиденье, и еще раз поднял. И наклонился, рассматривая музыкальную систему. — Папа говорит, здесь на аудиосистеме есть сигнализация. Это круто. — Дилан закричал из окна: — Папа, можно покататься?
Грэг подошел к машине.
— Покатаемся позже. Сейчас я хочу пить. В кондитерской твоей тети есть что-нибудь холодное?
Дилан перечислил ассортимент, который он знал назубок: мальчик все вечера проводил в кондитерской. Его отец выбрал кофе со льдом и сказал:
— Спорим, ты сам не сможешь сделать.
— Спорим, смогу, — ответил Дилан и мгновенно выскочил из машины. Грэг занял его место за рулем и закрыл дверцу.
— Возможно, это займет много времени, — предупредила Дебора.
— Что и требовалось. — Грэг повернулся к Деборе. — Ты хорошо выглядишь.
— И ты тоже.
— Но это не я рыдал по телефону вчера вечером. Почему ты хотела, чтобы я приехал?
Он не тратил время попусту. Это был Грэг, с которым она прожила последние годы своего брака. Думающий только о деле. И предельно бестактный.
— Проблема из-за аварии, — сказала Дебора, убирая волосы назад. — Мне нужно, чтобы ты помог мне решить, как поступить.
— В чем проблема? — спросил Грэг.
Но Дебора хотела дождаться Грейс. Об этом должна была рассказать она. Дебора также хотела поговорить в более уединенном месте. Глядя на занятые столики на тротуаре, она сказала:
— Здесь не лучшее место для беседы.
Грэг завел машину и поднял стекла. Из кондиционера подул прохладный воздух.
— Вот. Теперь никто нас не услышит. — Он отвел глаза. — Ты просила меня приехать, и вот я здесь. Но это нелегко, Дебора. Я знал, что так будет. Чем больше я приближаюсь, тем больше меня затягивает жизнь, которая была у меня здесь. — Он прислонился затылком к подголовнику. — И не все в той жизни было плохо.
Она ощутила, как с новой силой разгорается ее злость.
— Ты сказал, что был несчастен. Ты сказал, что продался, что то, чем ты занимался, было аморально, и что если ты ничего не изменишь, то умрешь.
— Я верил, что это так.
— А теперь не веришь? — спросила Дебора, продолжая чувствовать нарастающую злость.
— Все это было правдой. — Грэг повернулся в ее сторону. — Я только хочу сказать, что тогда я понимал лишь это.
Дебора ждала, что он скажет дальше.
— Зачем ты на мне женился, Грэг?
Он даже не моргнул.
— Я любил то, во что ты верила.
— А меня ты любил?
— Да, потому что ты была тем, во что верила. Стабильность. Постоянство. Семья.
Опять убрав волосы назад, Дебора попыталась понять.
— Я была образом жизни?
Грэг подумал.
— Фактически. Я хотел быть тем, чем была ты. Мой бизнес только начинался. И ты идеально подходила для той жизни, которой он требовал.
— Ты использовал меня, — сказала Дебора, вопреки желанию чувствуя обиду.
— Не больше, чем ты, — ответил он. — Ты знала, что вернешься работать сюда, и хотела, чтобы часть твоей жизни изменилась. И мое прошлое в этом смысле было тебе на руку. Ты знала, что твой папа меня не запугает.
Деборе хотелось сказать, что он ошибается, но Грэг был прав. Она, возможно, и не осознавала всего этого, когда согласилась выйти за него замуж, но это было правдой. И это объясняло, что пошло не так.
— Ты был несчастлив с самого начала? — уже тише спросила она.
Он нахмурился.
— Не знаю. Наверное, проблемы начались через три-четыре года. Скорее всего, когда бизнес пошел в гору. — Грэг посмотрел на нее. — Но ты не виновата, Дебора. Это все я и моя работа. Мой непокорный дух требовал все больше и больше.
— Я никогда на тебя не давила.
— Не давила, — согласился он. — Это я давил. Я начал требовать от себя того, чего не мог сделать.
— Но ты сделал, — возразила она. — Ты достиг больше, чем мог себе представить.
Грэг покачал головой.
— Может, я и заработал больше денег, чем мы могли ожидать, но помнишь мою мечту, смесь идеализма и капитализма? — Он засмеялся. — Всегда можно было сделать больше, всегда нужно было ответить на еще один вызов. Меня это затянуло, как наихудшего из бизнесменов, которых я презирал. Я стал манипулировать людьми и требовать от них невозможного. Со мной стало невыносимо работать. Со мной стало невозможно жить. — Он улыбнулся. — Разве я не прав?
100 
